— Рост, телосложение, цвет волос, глаз, нос большой или
маленький, во что одет? — засыпала я Любку вопросами. Та, приоткрыв рот,
смотрела на меня с томлением и вроде бы готовилась разреветься. — Давай по
порядку, — вздохнула я.
Если верить Любке, мужик был лет сорока, выше среднего
роста, средней комплекции, сутулый, шатен, глаза вроде карие. Нос обыкновенный,
а вот рот маленький, точно у бабы. Никаких особых примет.
— И знаешь что, — немного подумав, изрекла
она. — Сдается мне, прячется он. А вот теперь мне даже кажется почему-то,
что он тебя раньше знал, что знакомый твой давний.
— С чего вдруг?
— Ну, похоже… Уж и не знаю, как объяснить. Выспрашивал,
а морда грустная такая. И как я про Ника сказала, ну, что он у тебя частый
гость, он вроде как расстроился. Я вот что думаю, может, и не маньяк он вовсе?
Может, любовь твоя какая давняя? Сел в тюрьму, вышел, а у тебя уже другой. Мы
ведь, бабы, сами хороши, редко какая по-настоящему ждать умеет, а мужики, они
ведь тоже люди, и душа, поди, у них болит. Каково узнать-то…
— Заткнись, пожалуйста, — попросила я. — Нет
у меня старых знакомых, которых я из тюрьмы не дождалась.
— Да? Ну и хорошо. Тогда выходит, что маньяк. Ой,
только чего ж тут хорошего?
Честно говоря, при упоминании о «старом знакомом» сердце у
меня заныло, что было и неожиданно, и неприятно, потому что я некстати
вспомнила Пашку. Однако маловероятно, что он был в тюрьме. Ник бы наверняка мне
об этом сообщил. И в город он вряд ли вернется. Хотя, как знать, времени прошло
много, и его предполагаемые разногласия с тем же Ником потеряли свою
актуальность. За эти годы он мог очень измениться, и от былой красоты могло
ничего не остаться. Но близко посаженные глаза это не про него. Хотя принимать
Любкины слова всерьез… Скверное чувство меня не оставляло, и чем дальше, тем
сильнее оно становилось. Понаблюдав за эффектом, который произвел на меня
рассказ, Любка, повторив: «Выходит, маньяк», отбыла в неизвестном направлении.
— Что она тебе напела? — спросил Виссарион,
дождавшись, когда за ней закроется дверь.
— Маньяков боится, — вздохнула я. Любкины страхи
были общеизвестны, если ей верить, маньяки в нашем городе водились в изобилии и
по неведомой причине тянулись к ней, как алкаш к бутылке. Маньяками она
беспрестанно пугала всех, но особенно, конечно, себя. Хотя лично я ни о каких
маньяках не слышала, а если они и обретались по соседству, то вели себя смирно.
— Кто-то действительно тобой интересовался, —
взглянув на меня поверх очков, заметил Виссарион.
— Откуда знаешь? — насторожилась я.
— Люди говорят, — пожал он плечами. — На
улице нет секретов.
— Тебя тоже выспрашивали?
— Меня только твой новый знакомый. А вот девкам вопросы
задавали. Молдаванке, к примеру. Она, кстати, того мужика с Гороховым видела. А
тот ведь вроде помер?
— Ага, — сказала я, устраиваясь за стойкой
напротив него. — Это меня очень интересует.
— К Молдаванке подсел в баре мужик, похоже, тот же
самый, что и к Любке подкатывал. Налил водки, о тебе выспрашивал. Чем
занимаешься, с кем встречаешься… А до того она его с Гороховым видела в том же
баре.
— В каком? — нахмурилась я.
— В «Тройке», забегаловка на углу Конной.
— Там, где тир?
— Точно. Думаю, недруг у тебя объявился, —
глубокомысленно изрек Виссарион.
— Почему сразу недруг?
— А друзьям прятаться ни к чему.
— Можешь узнать, что за тип? — подумав, спросила
я.
— Чем, по-твоему, я сейчас занят? До сих пор молчал,
потому что сказать нечего, но раз уж эта сорока растрезвонила… Если намекнешь,
откуда могло его ветром надуть, узнать, что да как, будет легче.
Виссарион уткнулся в книгу, давая понять, что я вправе не
обратить внимания на его последние слова. Я задумалась, а через несколько минут
с прискорбием констатировала:
— Черт его знает. Был у меня когда-то приятель, но на
него не похоже.
— Ага, — кивнул Виссарион. Это его «ага» звучало
скорее как «не хочешь — не говори», на том можно было бы разговор и закончить,
но я, против обыкновения, решила продолжить.
— Кто-то устроил в городе настоящую резню. И выбирает
почему-то моих знакомых.
Виссарион оставил книгу и теперь смотрел мне в глаза, ожидая
продолжения, но я не спешила. И так сказала достаточно.
— Они не очень хорошие люди, — изрек Виссарион.
— Допустим. Но мне бы хотелось знать, кого посетила
идея избавить от них этот мир.
— Потому что кое-кто может решить, что тебе их смерть
на руку?
Разговор принял опасный характер. И я, и Виссарион это
понимали и говорили так, точно ступали по тонкому льду. Я кивнула, отводя
взгляд, и он кивнул.
— О тебе говорят разное. Возможно, есть в этих
разговорах правда. Но у меня есть глаза, и я ими многое вижу. Например, я вижу,
что ты хороший человек. Не усмехайся. И я хочу тебе помочь.
— Спасибо, — сказала я. — А теперь, если не
возражаешь, я вернусь к роялю.
— Считай, что сегодня у тебя выходной.
— С какой стати?
— Твой парень.
Виссарион качнул головой в направлении двери. Она открылась,
и в бар вошел Борька. Вид он имел странно-виноватый и даже боязливый, как будто
опасался, что его выгонят.
— Салют, — сказал с улыбкой, улыбка вышла
неестественной, он смутился и добавил:
— Мне нравится это приветствие.
— А ты нравишься ей, — заметил Виссарион, кивнув
на меня, хотя его об этом никто не просил.
— Я поднимался к тебе, — переминался Борька с ноги
на ногу. — Потом подумал, что смогу застать тебя здесь.
— Она заглянула на пять минут, — вновь вмешался
Виссарион.
Я взяла Борьку под руку, и мы вышли на улицу.
— Ты ко мне по делу? — спросила я.
— Просто хотел тебя увидеть, — вроде бы удивился
он.
Неужто еще не знает, дружок из прокуратуры не успел открыть
ему глаза? Впрочем, это вопрос времени. Не знает, так скоро узнает.
— Куда мы идем? — спросил Борька.
— Ко мне. У тебя есть другие предложения?
