— Да, — предельно лаконично сказала старшина.
До Женьки начало доходить.
Попутный вернул Шведовой командировочное предписание:
— Ну и что удалось установить? Мы, видите ли, здесь с весьма схожим заданием. Правда, с более широкими полномочиями.
— Самолет мы не нашли. Пока, — Шведова смотрела в землю. — К этому озеру вышли только утром. На соседних — никаких следов.
— Пушку мы нашли, — уточнил Торчок. — Чухна, сволочь, в воду успела спихнуть.
— Без брани, товарищ ефрейтор, — сказала старшина.
— Виноватый. В общем, надо зрить. Ежели ероплан булькнул, то тута он.
— Значит, так, товарищи коллеги, — Попутный заложил ладошки за ремень на животе. — Поступаете в мое распоряжение. Пока охраняете лагерь, а мы, как специалисты, занимаемся изучением водоема. Вечером подвезем вас до ночлега.
— Вечером уходить нельзя. Если самолет здесь, враг может попытаться ликвидировать следы, — просипела Шведова.
— Вы полагаете? — Майор смотрел в лоб женщины, где к волосам нацеплялись сосновые иглы.
— Сами знаете, — сказала старшина.
* * *
— М-да, сюрпризец, однако, — сказал Попутный.
Следственная группа неспешно двигалась над песчаным обрывом, вглядываясь в воду.
— Я вообще не понял. Чего эта тетка с небритым гномом здесь шныряют? — пробубнил Коваленко. — Что, из Севастополя больше послать было некого?
— Может, и некого. Дело это не наше, и вникать нам незачем, — пробормотал Женька.
На него покосился майор:
— Вот сразу видно, что ты, Евгений, успел в приличной компании поработать. В отличие от… Женщина женщине, конечно, рознь, но что-то общее имеется. Но в чем ты ошибаешься, так это в том, что это не наше дело. Увы, истинной тактичности мы позволить себе никак не можем. Надо бы понять, что данный товарищ знает.
— Кто? Эта Шведова? А что она может знать и какое это имеет значение? — удивился Коваленко.
— Все мы люди, все мы человеки, — сообщил майор. — Следовательно, ничто человеческое нам не чуждо. Лично я покойного не осуждаю.
— Он мог и не знать, — заметил Женька. — Они, ну, не совсем…
— Не пара? Она двадцать пятого года рождения. Молодая, сознательная, образованная. И характер имеется. Очень даже пара. Была.
— Кто «двадцать пятого»? — ужаснулся Коваленко. — Шведова? Да она…
— В бабушки тебе годится? Верно. Но это не отменяет того факта, что на текущий момент ей девятнадцать лет, — сообщил Попутный.
— Валер, она тут по лесу бродила и ревела, — хмуро сказал Женька. — Товарищ майор, давайте их домой отправим? Заедут в Касимово, на могилу еще раз взглянут, сядут в самолет. Торчок ее в целости доставит, я его знаю.
— Хорошая идея. Правильная. Что уж там, замечательная идея, — пробормотал Попутный. — Только мы вроде как еще и работаем.
Женька сбился с шага. Если эта Шведова много знает, если остается без контроля Варварина, следовательно… Людей, столько знающих, оставлять без присмотра опрометчиво. Как наиболее простой и очевидный выход, напрашивается…
— Спокойно, Евгений, слишком торопишься, — сказал Попутный, поднося к глазам бинокль. — Счастливой юности это свойственно, но ты все-таки не забегай поперек бронепоезда. И давайте-ка пока на текущей задаче сосредоточимся.
Коваленко смотрел на них озадаченно. Ну, у морпехов свой склад мышления, скачков и прорывов не воспринимающий. Наверное, оттого что их укачивает регулярно.
Самолет углядел именно Коваленко — кроме особого склада ума, водоплавающие пехотинцы известны еще и орлиным зрением. Сам Женька ничего различить не мог: смутные тени в воде, — там глубина почти как в Марианской впадине. Вода, конечно, прозрачная, но метров до восьми только и видно.
— Очки надень, — обиделся Коваленко. — Вон же стабилизатор хвостовой курносится. Как можно не видеть?
— Спокойно, Валера, мы люди штабные, чаще в стакан заглядываем, чем в синь-глубь хрустальную, — успокаивал Попутный.
Пришлось залезть на сосну. В смысле, сам командир группы сказал, что «молодым орлам однозначно доверяет», и изображать обезьяну не стал, а лейтенанты всмотрелись в озеро с высоты.
— Вижу, — сказал Женька, крепко обхватывая ствол. — Он носом вниз встрял.
— Ну!
— Слушай, а что он какой-то короткий?
— Разломился, наверное. Он же не здесь упал. Сесть, наверное, пытался, по поверхности глиссировал. А может, по дну кувыркался.
— Да ну.
— Что «ну»? Видишь, пятен здесь нет. Вдоль берега есть, а здесь чисто. Наверное, бензобак при первом ударе лопнул и вытекло еще в движении.
— Странно.
— Согласен. Но мы самолет искали или что?
Попутный с автоматом на плече прогуливался под деревом. Задрал голову:
— Товарищи бабуино-служащие, вы там бананы надыбали али че? Имеем хабар?
— Имеем, товарищ майор, — бабуино-служащие полезли вниз.
По пути к табору Попутный предупредил:
— За языками следим, товарищи офицеры. Женя, ты со своим гномом в лычках братайся в меру. Все понимаю: Крым, тельняшки, о боях-пожарищах, друзьях-товарищах, но только с умом.
— Павло — человек строгих правил. Не болтлив.
— Это хорошо. Но я больше за даму беспокоюсь. Не верит она нам.
— Да чего мы такого-то? — изумился Коваленко.
— Мы — ничего. Она на нервах, интуитивно. А нервическая дама с «наганом» — это такая штуковина, братцы…
* * *
Спать Марине не хотелось. Эти дни в один сложились: бесконечный, бессмысленный, чувств абсолютно не осталось, одна отстраненность. Даже когда в мертвецкую входила, ничего не шевельнулось. Еще тогда, в Севастополе, в штабе, в грудь как свинца плеснули — застыла тяжесть мигом, холодная, мертвая. Так и надо, так легче ходить и говорить, легче делом заниматься.
А земля в Касимово серая, совсем на крымскую не похожая.
Из зарослей было видно, как чужие офицеры возятся на берегу. На наблюдательном посту в кустах Марина сидела уже с час. Когда машину перегнали, наверху в кусты загнали, ЭТИ уже ставили на песке вешки. С высокого откоса самолет они вроде бы разглядели, но иное дело до него в воде добраться. Старший лейтенант уже дважды плавал, нырять пробовал. Под водой сидел долго, но толку не было — глубоко, да и вода ледяная.
…Верить ИМ нельзя. Этот здоровенный старший лейтенант-ныряльщик вообще смотрел так, словно по-русски плохо понимает. Русоволосый, тренированный, плечи с буфет шириной, загар, словно с пляжа. Возможно, из обрусевших немцев. В разговоре что-то такое проскакивает. Чуждое. Не советское.
