– Что ж это за группа такая, – сквозь зубы
пробормотала я. – А мое имя?
– Я не собираюсь идти у вас на поводу и продолжать этот
бессмысленный разговор. – Чувствовалось, что теперь Геннадий Андреевич
разозлился по-настоящему.
Он нажал невидимую кнопку под столом, и в комнате появился
парень в камуфляже.
– Уведите, – приказал новоявленный босс, кивнув на
меня.
Я поднялась и с большой неохотой последовала за конвоиром.
Конечной точкой нашего короткого маршрута оказалась комната без окон, больше
похожая на камеру. Железная кровать, тощий матрас, подушка и армейское одеяло.
В закутке возле двери унитаз и раковина.
– Располагайся, – сказал парень, пропуская меня
вперед.
– Ты меня знаешь? – спросила я.
– Знаю, – неохотно ответил он. – Но ничего
хорошего о тебе сказать не могу.
– Ясно, – поскребла я затылок и плюхнулась на
кровать. Несмотря на то что ночь я провела без сна, спать не хотелось. В
комнате горел свет, не яркий, но все равно раздражающий. Разглядывая потолок, я
попыталась оценить ситуацию. Вскоре начала нервно хихикать, а потом и вовсе
расхохоталась. Должно быть, со стороны это выглядело приступом помешательства.
Впрочем, было от чего спятить. Я – какой-то там агент, выполняющий секретные
задания. Глупая шутка. Глупая шутка для Ермаковой Марины Геннадьевны, двадцати
пяти лет от роду, менеджера ничем не примечательной фирмы, девицы, которая
каждый месяц откладывала деньги на отпуск, ходила в бассейн и по пятницам пила
пиво в компании сослуживцев. Но я вовсе не Ермакова Марина Геннадьевна, в чем
смогла убедиться. А для той, кем я была в действительности, секретные задания
могут быть привычным делом. Однако согласиться с этим совсем непросто. Хотя,
скорее всего, придется. Офисная девушка не уложит четверых здоровых мужиков, а
мне это удалось без труда. Что же со мной произошло четыре месяца назад и как я
оказалась в этом городе, если мне надлежало быть в Питере?
Эти мысли неотступно преследовали меня все последующие дни.
Надо сказать, отлеживаться мне не давали. Довольно скоро в камере появился
охранник и сопроводил меня в соседнюю комнату, где ждал мужчина с хмурой
физиономией. Меня усадили в кресло, нацепили с десяток датчиков и принялись
задавать вопросы. «Детектор лжи», – сообразила я. Первый сеанс длился
больше часа. На следующий день все повторилось. Когда им надоело развлекаться
подобным образом, мне предложили пройти сеанс гипноза. Я охотно согласилась,
что вызвало у Геннадия Андреевича легкое недоумение. Он, должно быть, продолжал
считать, что я валяю дурака. В действительности я куда больше, чем он,
нуждалась в воспоминаниях. О результатах мне ничего не сообщили, но по
выражению лиц я догадывалась, что они не очень радуют.
Продолжалось это около недели. Кстати, определить время
суток было затруднительно, так что о количестве проведенных здесь дней я могла
лишь догадываться. Мои вопросы эти люди игнорировали, и я перестала их
задавать. О своих перспективах я предпочитала не думать. С Павлом мы все это
время не виделись, но я была уверена, он еще здесь. На восьмые сутки я
почувствовала себя вконец измотанной, в голове каша, стресс давал себя знать
вспышками агрессии: я колотила по стене ногами и орала так, что охранник, не
рискуя войти в комнату, грозился из-за двери надеть на меня смирительную
рубашку и заткнуть мне рот.
После одного из таких припадков дверь вдруг открылась, и в
комнату вошел Павел. Осунувшийся, похудевший, с темными кругами вокруг глаз. В
руках у него была канцелярская папка. Дверь за ним закрыли на ключ, он сделал
пару шагов и устроился на полу напротив меня, вытянул ноги и положил папку себе
на колени.
– Как дела? – спросил тихо.
– Глупее вопроса у тебя нет? – хмыкнула я. Он
сделал круговое движение рукой, указывая взглядом на потолок, что могло
означать лишь одно: нас прослушивают. И протянул мне папку:
– Это твое личное дело.
Я открыла ее и стала читать. Павел наблюдал за мной, а я
ухмылялась. Чувство было такое, что все прочитанное не имеет ко мне никакого
отношения.
– Занятно, – сказала я, возвращая ему папку.
– Ты что-нибудь вспомнила? – спросил он.
– Нет. Мозги того и гляди взорвутся…
– Странно.
– Что странно? – не поняла я.
– Как только я прочитал свое личное дело, вспомнил
почти все.
– Почти?
– Я по-прежнему не знаю, что произошло четыре месяца
назад. Но сейчас не об этом. Кажется, нам поверили. По крайней мере, они не
отвергают возможности, что над нами хорошенько поработали. И определенные
события стерты из нашей памяти.
– Прекрасно, – хмыкнула я. – И что дальше?
– У нас есть задание. Возможно, это проверка. В любом
случае от того, как мы его выполним, зависит наше будущее.
– А я ничего не собираюсь выполнять.
– Мне с большим трудом удалось убедить их, что только
ты… в общем, я поставил условие: либо мы действуем вместе, либо я отказываюсь.
Это наш единственный шанс. – Он открыл папку, перевернул листок и огрызком
карандаша быстро написал: «Соглашайся».
– Можно узнать, что за подвиг нам предстоит совершить?
– Об этом позднее. Сейчас необходимо твое
принципиальное согласие.
– О’кей, я согласна. Спасем Родину и весь мир. Надеюсь,
ничего, кроме этой малости, не потребуется?
Он кивнул, поднялся, сделал шаг в сторону двери, но вдруг
вернулся и меня поцеловал. Постучал в дверь, ее немедленно открыли. Павел
вышел, успев махнуть мне рукой.
Несколько часов я пребывала в одиночестве. Появился конвоир,
принес обед (есть приходилось сидя на кровати и держа поднос на коленях). Через
некоторое время он опять явился, на этот раз с моей сумкой. Бросил ее на пол и
молча протянул мне паспорт и конверт. В конверте были деньги, в паспорт я
заглядывать не стала, каким именем меня назовут в этот раз, волновало меня
меньше всего.
– Через полчаса уезжаем, – сказал мне конвоир,
сегодня он был в обычных брюках и рубашке с коротким рукавом.
– И чем мне заняться эти полчаса?
– Ну, порадоваться, что тебе повезло, – усмехнулся
он.
