Тем не менее отец Мэттингли знал, что чеки от мисс Карлотты
поступают регулярно. Отец Лафферти, ведавший бухгалтерией прихода, как-то под Рождество
показал ему чек на две тысячи долларов, не преминув при этом как бы между
прочим заметить, что вот так, мол, Карлотта Мэйфейр с помощью денежек
поддерживает вокруг тишь да гладь.
– Полагаю, вы уже слышали, что они забрали свою
маленькую племянницу из школы в Бостоне? – добавил отец Лафферти.
Отец Мэттингли признался, что ему об этом ничего не
известно. Он уже собирался выйти из кабинета казначея, но задержался в дверях в
ожидании продолжения.
– А я-то думал, что вы частенько бываете у этих важных дам, –
удивленно произнес его собеседник. Этому прямодушному, не склонному к сплетням
священнику было уже за шестьдесят.
– Я заходил к ним всего пару раз, да и то
ненадолго, – пояснил отец Мэттингли.
– Говорят, малышка Дейрдре часто болеет. –
Казначей положил чек на зеленое сукно своего стола. – Не может ходить в
обычную школу и вынуждена заниматься дома с учителем.
– Печально, – отозвался отец Мэттингли.
– Да уж, веселого мало. Но Мэйфейрам не станут задавать
вопросы. Никто не пойдет к ним домой, чтобы проверить, действительно ли ребенок
получает достойное образование.
– У них достаточно денег…
– Верно, достаточно, чтобы заткнуть рот кому угодно,
что они всегда и делают. Они смогли замять даже убийство.
– Вы так думаете?
Отец Лафферти продолжал разглядывать чек мисс Карлотты.
Казалось, приходский казначей обдумывал, стоит ли продолжать эту тему, и
наконец все же заговорил:
– Думаю, вы слышали о том, что Лайонел Мэйфейр
застрелил свою сестру Стеллу. Так вот, он ни дня не провел в тюрьме. Мисс
Карлотта все устроила. И мистер Кортланд, сын Джулиена, ей помог. Этим двоим
под силу было замять любое дело. Расспросов не было.
– Но как они сумели?…
– Обычное дело: Лайонела просто поместили в лечебницу
для умалишенных. А уж как ему там живется, неизвестно.
Никто его не видел, с тех пор как на него надели
смирительную рубашку.
– Такого быть не может, – удивленно возразил отец
Мэттингли.
Отец Лафферти усмехнулся.
– Очень даже может. И снова – никаких вопросов. Как
всегда – гробовое молчание. А вскоре после этого убийства в нашу церковь пришла
маленькая Анта, дочь Стеллы. Она плакала, кричала и говорила, что это мисс
Карлотта заставила Лайонела убить ее мать. Анта говорила с пастором внизу, в
левом приделе. Я это слышал собственными ушами, а вместе со мной и отец Морган,
и отец Грэм, да и все остальные тоже.
Отец Мэттингли стоял молча.
– Малютка Анта говорила, что боится идти домой, –
рассказывал отец Лафферти, – боится мисс Карлотты. Девочка слышала их с
Лайонелом разговор и слова Карлотты: «Если ты не можешь все это остановить, ты
просто не мужчина». Анта видела, как она дала брату револьвер тридцать восьмого
калибра, чтобы застрелить Стеллу. Вы, отец Мэттингли, наверное, думаете, что
девочку следовало расспросить поподробнее. Но пастор поступил по-другому: он
просто снял трубку и позвонил мисс Карлотте. А через несколько минут подъехал
большой черный лимузин и увез Анту.
«Я ведь тоже не задавал вопросов», – промелькнуло в
голове отца Мэттингли, но вслух он не произнес ни слова и лишь внимательно
смотрел на тщедушного старого священника, который тем временем продолжал:
– Позже пастор объяснил, что девочка не в своем уме.
Оказывается, она говорила другим детям, что может слышать, о чем говорят в
другой комнате, и читать мысли людей. Он добавил, что девочка скоро успокоится;
просто у нее разыгралось воображение в связи со смертью матери.
– Но ведь, насколько мне известно, ее состояние со
временем лишь ухудшилось.
– В двадцать лет она выпрыгнула из чердачного окна. Вот
так. И снова – никаких вопросов. Объяснение простое: девушка лишилась разума. И
к тому же молода, неопытна… Как бы то ни было, по-прежнему гробовое молчание.
Отец Лафферти перевернул чек и поставил на его обратной
стороне приходскую печать.
– Вы считаете, что мне необходимо сходить к
Мэйфейрам? – спросил отец Мэттингли.
– Нет, не считаю. По правде говоря, я и сам не знаю,
зачем все это вам рассказываю. Сейчас я лишь хочу, чтобы мисс Карлотта снова
отдала Дейрдре в какую-нибудь частную школу и девочка оказалась бы как можно
дальше от этого дома. Слишком много дурных воспоминаний скопилось под его
крышей. Ребенку там не место.
Когда однажды весной отец Мэттингли услышал, что Дейрдре
опять отправили в какую-то школу, на сей раз в Европу, он решил заглянуть к
Мэйфейрам… Со дня исповеди, не дававшей ему покоя, прошло более трех лет. Все
это время священника неотступно преследовали мысли о странном семействе и о
судьбе девочки. Однако сейчас он неохотно шел в знакомый дом, хотя в глубине
души сознавал, что должен это сделать.
Карлотта приняла его вполне радушно и пригласила в
двухсветный зал, где на серебряном подносе был подан кофе. Сидя за столом, отец
Мэттингли любовался интерьером зала, и в первую очередь прекрасными зеркалами
на его стенах. Чуть позже к ним с Карлоттой присоединилась мисс Милли, а потом
и мисс Нэнси, извинившаяся за свой грязный передник. Даже старая мисс Белл
спустилась в лифте в зал. Отец Мэттингли даже не подозревал, что в доме есть
лифт, скрытый за высокой двенадцатифутовой дверью, которая ничем не отличалась
от остальных. Нетрудно было заметить, что мисс Белл ничего не слышит.
Отец Мэттингли изучал этих женщин, пытаясь понять, что
скрывается за их сдержанными улыбками… Нэнси – это ломовая лошадь, Милли
ветрена, у мисс Белл налицо почти все признаки старческого слабоумия. А Карл?
Карл в полной мере оправдывала свою репутацию среди родных и знакомых: умная,
деловая – настоящий юрист. Ни к чему не обязывающая беседа касалась каких-то
общих тем: разговор шел о политике, о коррупции в городе, о растущих ценах и
меняющихся временах. Но ни в этот раз, ни в прошлом мисс Карл не произносила
имен Анты, Стеллы, Мэри-Бет или Лайонела. По сути, они больше не говорили об
истории семьи, и священник не мог заставить себя вернуться к интересующей теме
или даже просто задать вопрос о каком-нибудь предмете, находившемся в зале.
Покидая дом, отец Мэттингли бросил быстрый взгляд на
мощенный плитняком дворик, который теперь порос травой. «Голова буквально
раскололась, словно арбуз», – вспомнилось вдруг ему. Выйдя на улицу, он
оглянулся на чердачные окна: сквозь густо обвивавший их плющ едва виднелись
ставни.
