И вот после гонений на чёрных кошек с той же силой разгорелось преследование серых. А немного позже — и кошек всех остальных цветов, включая белый.
Снова устраивались массовые демонстрации. Да и лозунги были знакомыми. Я заметил, что демонстранты использовали старые транспаранты, но замазывали слово «чёрные». Теперь призывы звучали так:
Работу на время останови,
вредную кошку пойди задуши!
Пелену с глаз долой —
это кошки всему виной!
Цепь несчастий прекрати,
кошку тотчас утопи!
То же и с плакатами. От прежних они отличались лишь отсутствием слова «чёрные». Например, плакаты перед школами гласили:
Долг каждого ученика —
выдать одного кота!
Что ж, теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что нужно ловить кошек, выдавать их и расправляться с ними. Любыми средствами. Рогатками, карабинами, капканами, камнями, сачками, ловушками, отравленной едой...
Я видел, как немощные старики гнались за кошками со своими палками. Как малыши целились в кошек из рогатки. Как милые девушки били котов по голове изящными зонтиками. Как элегантные дамы спускали на кошек своих собачек. Как бабушки в платочках торговали смертельными ядами для кошек.
На крышах домов с самого рассвета устраивали засады охотники с ружьями, а ночные патрульные со специально обученными овчарками обходили дозором улицы и переулки. На народных гуляньях силачи развлекали толпу отвратительными номерами. Они раскручивали кошек над головой, держа их за хвост, и соревновались, кто дальше забросит.
В тирах можно было стрелять по живым кошкам, подвешенным за усы. Попадёшь — получишь букетик искусственных маргариток или лак для ногтей. В парке аттракционов предлагали измерить свою силу, ударяя молотком по железной коробке, в которой заперта кошка. А дети, игравшие в футбол на пустырях, использовали вместо мяча завязанных в узел кошек.
Очень немногие из людей не участвовали в этой вакханалии и осмеливались осудить её вслух или высказать своё неверие в кошачью вину. Но таких защитников котов арестовывали, их имущество конфисковывали, а детей отправляли в приют. Одного священника, который осмелился с амвона обличить кошачьих убийц, лишили сана.
Зато котоубийцы сделались национальными героями. Все охотились на кошек. Все рвались их обнаружить, помучить, уничтожить. Одни делали это из чувства долга, другие по необходимости, третьи от скуки, четвёртые от страха, пятые из любви к истязаниям.
В одном магазине, например, хозяин рекламировал стиральные машины, затолкав в них котят. Люди толпились перед витриной и, ухмыляясь, смотрели, как несчастные котята крутятся в барабане стиральной машины. Были изверги, которые стегали кошек на площади кожаным ремнём, а потом бросали их в котлы с кипятком. Кое-где намазывали клеем асфальт. Случайно попадавшие на такую улицу кошки прилипали намертво и вскоре с ужасом видели, как на них неумолимо надвигается асфальтовый каток.
Неудивительно, что через несколько недель на острове нельзя было встретить ни единой кошки.
ПОЖАР НА ГОЛУБЯТНЕ
Глава тридцать первая,
в которой я узнаю, кто рассказал людям из Братства суеверных о собрании на угольном складе
Однажды, гоняясь за жуком на заброшенной железнодорожной станции, я наткнулся в траве на белого кота. Вид у него был больной и жалкий: опухшая морда, мутные глаза, засохшая кровь на ушах.
— Спаси меня! За мной гонятся! — прошептал он еле слышно.
И хотя этот облезлый кот с гноящимися глазами сильно отличался от того красавчика, которого я помнил, я сразу же его узнал.
— Расмин! Это ты?
— Ты меня знаешь? — удивился он. — Мы где-то встречались?
— Какая разница... Пойдём со мной.
И я привёл его в своё убежище — на голубятню. Расмин дрожал от страха и смотрел на меня так, словно я его последняя надежда. Куда делся величественный кот, питавшийся омарами и золотыми рыбками? Когда-то блестящая и гладкая шерсть свалялась комками и прилипла к иссохшему туловищу, хвост был вывернут, одна лапа раздроблена и волочилась по земле. На шее у него болталась грязная ленточка.
Я вспомнил франта с шейным платком в жилете персикового цвета.
— А что поделывает кошачий парикмахер?
— Он теперь собачий парикмахер. Стрижёт пекинесов. Женился на нашей горничной.
— А Глория? Что стало с Глорией?
— Её выдал садовник, — ответил Расмин не сразу.
Я вспомнил садовника, который опрыскивал розы и ударил меня сапогом.
— И что было дальше?
— Её забрали какие-то парни. Замучили её до смерти.
— Что они с ней сделали?
— Утопили в бочке с кипящей смолой. Сначала развлекались, делали из неё зебру — рисовали смолой полоски на её белоснежной шерстке. А потом бросили её в бочку со смолой. Они смеялись, когда она тонула.
— Всё, хватит!.. — я больше не мог слушать. — Ты-то как смог улизнуть?
— Я потерял сознание. Они решили, что я сдох, и бросили меня в мусорную кучу. С тех пор я так и болтаюсь где придётся. За мной постоянно кто-то гонится. Сейчас я еле вырвался из рук домохозяйки, которая пыталась повесить меня за хвост на бельевой верёвке. — Внезапно он замер. — Ты слышишь? Сюда идут! Мы пропали!
— Успокойся, это тебе кажется. Я надёжно тебя спрячу, — заверил я его.
— Правда?
— Правда, Расмин, правда.
— Но откуда ты меня знаешь? Откуда знаешь, как меня зовут?
Пришлось объяснить ему, кто я такой.
Он молчал с таким видом, словно его что-то мучает. Наконец решился.
— Я должен тебе кое-что сказать.
— Что?
— Помнишь расправу на угольном складе?
— Как я могу это забыть!
— Это я.
— Что?
— Я вас выдал.
— Ты?!
— Да. Я их туда привёл. От Глории я узнал о вашем собрании.
— Но почему? Как ты мог?!
— Я думал, Глория не сможет так легко тебя забыть...
Что я мог сказать? Он смотрел на меня со страхом, с раскаянием, с мольбой. Совсем не тот кот, что нас выдал, но его жалкая тень. Бессмысленно было держать на него зло.
— Я хочу есть! — мяукнул Расмин. — Может, у тебя завалялась тут рыбка?
Я вспомнил фарфоровое блюдо с монограммой и чуть не рассмеялся.
