Какое лакомство само ко мне идёт! В предвкушении еды я облизнулся.
Одним скачком я перерезал птице дорогу. Дятел дёрнулся, но был не в силах бежать. Я наступил ему на крыло; теперь он не мог пошевелиться и смотрел на меня с паническим страхом.
— Не надо! — взмолился он сдавленным голосом.
— Что-что?
— Не трогай меня! Я... я...
— Что — ты?
— Влюблён...
Хм, и он... Я невольно почувствовал к дятлу симпатию. Мне уже не хотелось его есть.
— Тебя как зовут?
— Трифон, — еле слышно пропищал дятел.
Сам не знаю, что на меня нашло, — мне вдруг стало жалко беднягу.
— И как же ты сломал крыло, Трифон?
— В меня попали камнем. Из рогатки.
— Кто?
— Какой-то мальчишка с разбитыми коленками.
Вот паршивец,! А скажи-ка мне, где ты живёшь?
— В лесу влюблённых дятлов.
— Там у тебя гнездо?
— Да, на ореховом дереве с двенадцатью сердечками.
Что на меня нашло? Приступ доброты? Обострение великодушия? Сам не знаю.
Не бойся, — сказал я, убирая лапу с его крыла, — я тебя отведу.
И я аккуратно прихватил Трифона зубами и понёс его прямо в лес влюблённых дятлов. Там, в этом лесу, повсюду цвели маленькие синие и жёлтые цветочки, опьяняюще пахла лаванда и щебетали неугомонные птицы. На всех деревьях были вырезаны сердечки с инициалами.
М-да, если бы мне кто-то сказал ещё вчера, что я стану спасать дятла, я бы не поверил...
Я забрался на ореховое дерево со свежими зелёными листочками, на которое мне показал Трифон, и аккуратно положил его в гнездо на краю густой ветви.
— Надеюсь, я когда-нибудь смогу отблагодарить тебя за твою доброту! — сказал он мне на прощанье.
— Да уж ладно, благодари судьбу за то, что вчера я ел барабульку, а сегодня посетил трёхзвёздочный мусорный бак, и поэтому не особо голоден...
И я направился к дому госпожи Парлавиды, полный решимости свести счёты с Расмином.
КРАСАВЧИК РАСМИН
Глава четвёртая,
в которой белый кот-красавец милостиво принимает заботы людей, а в это время за ним наблюдают две пары кошачьих глаз
Придя к Исмине Парлавиде, я обшарил весь цветущий сад, потом вскарабкался на черепичную крышу, прошёлся по мраморным верандам с витыми колоннами, пробрался в стеклянную оранжерею, залезал в беседки и домики, увитые виноградными листьями, запрыгивал на все каменные скамейки и на все балконы, — но нигде не обнаружил и следа Расмина. Тогда я ещё раз обошёл дом кругом — и через стеклянную дверь увидел впечатляющую картину.
Среди экзотических растений всех цветов радуги трапезничал белоснежный кот. Он лениво пробовал разнообразные лакомства с фарфорового блюда. А на блюде затейливыми буквами с росчерками было выведено его имя — Расмин. Я даже немножко позавидовал этому баловню судьбы. Никогда в жизни я не ел из такой красивой посуды. Да и вообще из посуды не ел — если, конечно, не считать посудой крышки мусорных баков.
И тут в комнату вошла рыжеволосая горничная в отутюженном платье с накрахмаленным передником. Она несла атласную подушечку изумрудного цвета. Вслед за горничной вышагивал франтоватый господин, на нём был жилет персикового цвета с перламутровыми пуговицами, брюки с идеально ровными стрелками и шейный платок из пурпурного шёлка.
Расмина бережно опустили на мягкую подушечку, и франт, который оказался — о-о! — кошачьим парикмахером, стал причёсывать его тремя разными щётками с золотыми ручками. При этом стоящий в углу граммофон с красной трубой наигрывал менуэты.
— Тебе нравится музыка? — раздался вдруг рядом голос.
— Предпочитаю мусаку
[1]
, — буркнул я, обернулся — и увидел прелестную кошечку.
Ах, какая это была красавица! Блестящая чёрная шёрстка, тонкий хвост и сияющие синие глаза. На шейке — бархатная розовая ленточка с серебряным колокольчиком, который сверкал и переливался в лучах солнца. Не будь я влюблён в Глорию, ни за что не прошёл бы мимо.
— Ты его знаешь? — спросил я, кивнув на Расмина, который с важностью ста баронов принимал ухаживания парикмахера.
— О-ох! — простонала она. — Ну конечно же!
— Отчего ты стонешь? Съела несвежую рыбью голову, и разболелся живот?
— Вот балда! Я его люблю.
— Кого? Этого изнеженного бездельника?
— Расмин вовсе не изнеженный бездельник!
— А кто же он, скажи на милость?
— Обворожительный кот, красивый, как картинка! Увы, у меня нет шансов.
— Да? Почему?
— Я узнала, что хозяева собираются просватать за него одну ангорскую кошку. Какую-то Глорию.
— А-а, понятно... — немного растерялся я.
— Попадись мне на глаза эта Глория — знаешь, что бы я с ней сделала?
— Что?
— Я бы ей глаза выцарапала! — прошипела в ярости чёрная красотка. — Я бы ей по волоску повыдергала все её усы!
Ха-ха, именно такие любезности я мечтал оказать Расмину, да ещё опрокинуть ему на голову кастрюлю с горячей вермишелью. Однако я прекрасно понимал, что если это сделаю, тут же сбегутся люди, навалятся на меня и выдерут волосок за волоском мои собственные усы.
— Как тебя зовут? — спросил я незнакомку, к которой испытывал всё большую симпатию.
— Агата.
— А ответь-ка мне, Агата, на простой вопрос: ты где живёшь?
— В двух кварталах отсюда. В доме Лоренцо Латремура.
— Кто он такой?
— Оперный тенор. Ты наверняка его слышал.
— К счастью, нет.
Агата бросила на меня осуждающий взгляд.
— При первой возможности я выскакиваю из дому и мчусь сюда — полюбоваться на этого божественного кота!
Тем временем парикмахер развязал ленточку с бантом на шее Расмина и отдал её рыжеволосой горничной.
— Зачем он отдаёт ей ленточку? — спросил я Агату.
Она наверняка знала всё про кота своей мечты.
— Чтобы она постирала её в цветочной воде и выгладила. Расмин, между прочим, меняет ленточки каждый день. И все они из чистого японского шёлка.
— Да что ты говоришь!
— А по воскресеньям он носит ленточку из венецианского кружева.
