– Давайте… просите! – произнесла эта леди, глядя
на него с некоторым неодобрением.
– Я надеюсь на вашу помощь.
– С удовольствием помогу вам повесить Алфреда, –
грубо ответила она. – Хотя виселица слишком хороша для него. Его следует
четвертовать, как в старые добрые времена.
– Значит, мы думаем одинаково, – заявил
Пуаро. – Так как я тоже хочу повесить преступника.
– Алфреда Инглторпа?
– Его или кого-то другого.
– Никого другого не может быть! Пока он не появился,
никто бедняжку Эмили не убивал. Я не говорю, что она не была окружена
акулами, – была! Но они охотились только за кошельком Эмили. Ее жизни
ничто не угрожало. Однако появляется мистер Алфред Инглторп, и через два месяца
– hey presto!
[23]
– Эмили нет в живых!
– Поверьте мне, мисс Ховард, – очень серьезно
произнес Пуаро. – Если мистер Инглторп действительно убийца, он от меня не
уйдет. Клянусь честью, я повешу его так же высоко, как повесили Амана!
[24]
– Это уже лучше! – с энтузиазмом воскликнула мисс
Ховард.
– Но я должен просить, чтобы вы мне доверяли. Я скажу
вам почему. Потому что в этом доме траура вы – единственная, чьи глаза
покраснели от слез.
Мисс Ховард мигнула, и в ее грубом голосе появилась другая
нотка:
– Если вы хотите сказать, что я ее любила… Да, любила.
Знаете, Эмили была, конечно, на свой манер, старая эгоистка. Она была очень
щедрой, но всегда ждала ответа на свою щедрость, никогда не позволяла людям
забыть, что она для них сделала… Поэтому окружающие не платили за ее щедрость
любовью. Но не думайте, что Эмили это когда-нибудь понимала или чувствовала
недостаток любви. Надеюсь, наши с ней отношения, во всяком случае, строились на
другой основе. С самого начала я твердо поставила на своем: «Я вам стою
столько-то фунтов в год. Хорошо! Но ни пенса больше… ни пары перчаток, ни
билета в театр!» Она не понимала… иногда, бывало, обижалась. Говорила, что я
глупая гордячка. Это было не так… но объяснить я не могла. Как бы то ни было, я
сохраняла свое достоинство. Так что из всей компании я была единственной, кто
мог себе позволить любить ее. Я заботилась о ней, оберегала, охраняла ее от них
всех… А потом является этот бойкий на язык мерзавец, и – пу-уф-ф! – все
годы моей преданности превращаются в ничто!
Пуаро сочувственно кивнул:
– Я понимаю, мадемуазель, понимаю все, что вы
чувствуете. Это вполне естественно. Вы считаете, что мы слишком апатичны,
бездеятельны, что нам не хватает душевного жара и энергии… Но, поверьте мне,
это не так.
В этот момент Джон просунул в дверь голову и пригласил нас
обоих подняться в комнату миссис Инглторп, так как они с Уэллсом закончили
разбирать бумаги в будуаре.
Когда мы поднимались по лестнице, Джон оглянулся на дверь в
столовую и, понизив голос, доверительно проговорил:
– Послушайте, я не представляю, что случится, когда эти
двое встретятся…
Я беспомощно покачал головой.
– Я сказал Мэри, чтобы она, если сможет, держала их
друг от друга подальше, – продолжил Джон.
– Сможет ли она это сделать?
– Один господь знает! Конечно, ясно, что Инглторп и сам
постарается с ней не встречаться.
– Ключи все еще у вас, Пуаро, не так ли? – спросил
я, когда мы подошли к дверям запертой спальни.
Взяв у него ключи, Джон открыл дверь, и мы все вошли внутрь.
Адвокат направился прямо к столу, Джон последовал за ним.
– По-моему, все важные бумаги мать держала в этом
портфеле.
Пуаро вынул из кармана небольшую связку ключей.
– Разрешите! Сегодня утром я из предосторожности его
запер.
– Но сейчас он не заперт.
– Не может быть!
– Посмотрите! – Джон раскрыл портфель.
– Mille tonnerres!
[25]
– воскликнул
ошеломленный Пуаро. – Ведь оба ключа все это время находились в моем
кармане! – Он бросился к портфелю и неожиданно застыл. – Eh
voilà une affaire!
[26]
Замок взломан.
– Что?
Пуаро опустил портфель.
– Но кто же его взломал? Почему? Когда? Ведь дверь была
заперта! – воскликнули мы все в один голос.
На посыпавшиеся вопросы Пуаро ответил по порядку, почти
механически:
– Кто – это вопрос. Почему? О, если бы я только знал!
Когда? После того, как я был здесь час тому назад. Что же касается запертой
двери… В ней простой замок. Возможно, подходит ключ от какой-то другой двери,
выходящей в коридор.
Мы непонимающе смотрели друг на друга. Пуаро подошел к
камину. Внешне он казался спокойным, но я заметил, что руки у него сильно
дрожали, когда он по своей привычке стал из любви к порядку и симметрии
переставлять на каминной полке вазы.
– Послушайте, это было так, – наконец заговорил
Пуаро. – В этом портфеле находилась какая-то улика… Может быть, незначительная
сама по себе, но достаточно опасная, так как помогла бы нам связать личность
убийцы с совершенным им преступлением. Для него было очень важно уничтожить эту
улику, пока ее не обнаружили. Поэтому он пошел на риск – большой риск! – и
явился сюда. Найдя портфель запертым, он вынужден был взломать замок и таким
образом выдал, что побывал здесь. Должно быть, эта улика имела для него очень
большое значение, коли он так рисковал.
– Но что это могло быть?
– О! – воскликнул Пуаро, сердито вскинув
руки. – Этого я не знаю! Без сомнения, какой-то документ, а возможно,
клочок бумаги, который видела Доркас в руках миссис Инглторп после полудня. И
я… – Гнев Пуаро вырвался наружу. – Жалкое животное! Я не мог
догадаться! Вел себя как сумасшедший! Я не должен был оставлять этот портфель
здесь. Нужно было унести его с собой. Ах! Трижды глупец! А теперь улика
исчезла. Она уничтожена… или нет? Может быть, еще есть шанс?… Мы не должны
оставить ни одного камня неперевернутым… – И он как безумный выскочил из
комнаты.
Придя в себя, я решил последовать за ним, но к тому времени,
когда выбежал на лестницу, Пуаро уже не было видно.
