27
— А может, поищем кого-то другого? — предложил Хромоногий. — Вам не кажется, что нам попался слишком прыткий подопечный?
Он сказал «вам», делая вид, будто обращается к обоим своим товарищам, но Проломленный Череп прекрасно понимал, в чей огород брошен камешек. И спускать этого не собирался. Он знал, что стоит пару раз оставить подобные выпады без внимания и не успеешь оглянуться, как лишишься своей репутации. А какой же он без нее командир?
Сильно жалея о невозможности презрительно усмехнуться, поскольку сделать это было нечем, предводитель маленького отряда сказал:
— Крысиный король не должен уйти. Нашему Повелителю нужен такой, как он, именно он. Я в этом уверен.
Хромоногий напомнил:
— Он опередил нас. Восстанавливаясь, мы потеряли много времени.
— Это так, — сказал Проломленный Череп. — Вот только, судя по всему, он совсем не знает дороги и идет куда глаза глядят.
— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Широкая Кость. — Откуда ты это знаешь?
— Оттуда, что он свернул в нежданный лес. Тот, кто о нем слышал, наверняка обошел бы его стороной или даже мог предпочесть оказаться вновь у нас в плену.
— А он?..
— Он смело вперся в нежданный лес, причем по главной дороге.
— То есть он и его маленький спутник… они погибнут? — спросил Хромоногий.
— Не думаю, — ответил Проломленный Череп. — Мне кажется, они вывернутся.
— А если нет?
— Тогда мы продолжим наши поиски.
— А пока мы попытаемся их догнать?! — с энтузиазмом воскликнул Широкая Кость. — Думаю, через некоторое количество времени…
— Никаких погонь, — заявил Проломленный Череп. — Мы не будем терять на это время и силы. Я знаю дорогу, по которой мы обойдем лес стороной и перехватим наших беглецов на выходе из него. Просто и изящно. Причем без малейшего риска.
— Погоди, — удивленно сказал Хромоногий. — Но как же это получится? У них приличная фора по времени. Они пойдут через лес напрямик, а нам придется его обходить по окружности…
— Так это же нежданный лес, — промолвил Проломленный Череп. — Лес странных сюрпризов. Очень странных сюрпризов. Там даже время может идти немного по-другому. Будьте уверены, мы успеем.
28
— То есть я могу тебя обзывать сколько душе угодно? — спросил джинн.
— Да запросто. — Дракон криво ухмыльнулся. — Правда, при этом ты должен помнить о том, что у меня просто чудесная память. Кажется, заглянув мне в голову, ты проинспектировал и ее. Нет?
— Нет.
— Жаль. Иначе ты мог увидеть, в каком образцовом состоянии она находится. Причем часть, касающаяся неоплаченных долгов, содержится в особом порядке. Время от времени, опасаясь забыть какое-нибудь имя, я делаю ее ревизию. Видишь ли, это мой принцип: платить все долги. Все.
— Наверняка она переполнена? — спросил джинн.
— Переполнена? О нет. В данный момент в ней совсем немного имен. Теперь в ней появилось еще одно. Я буду беречь его как зеницу ока и не забуду ни за какие коврижки.
— Немного имен. — Джинн попытался улыбнуться, но улыбка у него что-то не очень получилась. — Да ты образец добродушия.
— Это так, — подтвердил дракон. — Их немного. А вот насчет добродушия ты ошибся. Я не отношусь к породе добряков. Сказать, почему у меня на данный момент так мало врагов?
— Почему?
— Потому что большинство из них умерло. Я их всех убил.
— Гм…
Откинувшись на спинку дивана, джинн погрузился в размышления. Минут через пять он принял решение, снова повернулся к дракону и осторожно спросил:
— А если я не буду тебя обзывать?
— Какая разница? — ответил дракон. — Думаешь, для того чтобы я записал тебя во враги, всего предыдущего было недостаточно? Вот погоди, как только я узнаю твое местонахождение…
29
Теперь треск веточек слышался совсем рядом с дорогой. Причем к нему прибавились хлопки, с которыми лопались лианы-глушилки. А потом эти звуки неожиданно смолкли, так, словно кто-то набросил на шедшего к дороге великана огромную сеть, сковавшую его по рукам и ногам, отобравшую у него возможность двигаться. И снова наступила тишина. Она длилась минуту, две, а потом кончилась.
Лес ожил, словно бы проснулся.
Где-то неподалеку послышался хриплый крик «Хочу шишек! Шишек хочу!». Зверек-потаскун с диким грохотом, поскольку тащил за собой куль из листьев с гремучими орехами, отчаянно работая ламами, взобрался на вершину ближайшего дерева. Огромный, синий, украшенный целой порослью рогов жук, увернувшись от пытавшегося его схватить Кусаки, явственно прожужжал «Не поймаеш-ш-ш-шь!» и канул в лесной чаще. Совсем рядом с крысиным королем из зарослей кустарника-попрошайки вылезла нелетающая птица-халявщица и, раскрыв зубастый клюв, затянула старинную эпическую песню:
А девочка пьяна который день подряд.
Под лестницей живет, давно не моет тело,
Милиция ее в ментовку не берет, бичовкою зовет,
А девушка — созрела.
Менты идут в кино,
Банкиры — в казино,
Лохи идут на дно,
Воры идут на дело.
Но девушку никто с собой не позовет,
Сто грамм ей не нальет,
А девушка — созрела.
А крысиный король в этом гомоне все еще пытался услышать, уловить, определить, кто же это такой огромный шел к дороге, но уже понимал, что это скорее всего сделать не удастся.
Может, и к лучшему? Может, не стоит этого знать? И кто им мешает продолжить свой путь?
— Ладно, — пробормотал крысиный король. — Пусть будет так. Идем дальше. У нас есть другие дела.
Сунув наполовину вытащенный меч обратно в ножны, он вновь огляделся и потихоньку, все еще настороженно прислушиваясь, пошел по дороге дальше. И никто на них не напал, никто на них не выскочил, никто не попытался преградить дорогу. До первого поворота.
А за ним, прямо посреди дороги, выпучив огромные глаза, расставив в стороны лапы, сидела лягушка размером с голову взрослого человека. Справа от нее лежал огромный и очень старый кирпич.
— Эй ты, мохнатый, хвостатый, — сказала лягушка. — Купи кирпич.
Крысиный король, уже хотевший было объявить, где он видел и кирпич, и продающую его лягушку, вдруг передумал. Слышал он об этом фокусе и о том, что случается с теми, кто на него попадался.
Сделав вид, будто ничего не слышал, он обошел квакушку и двинулся дальше. Все испортил Кусака! Не выдержав обвинения в трусости, он буркнул:
— Это ты трусишь! А меня напугать не так-то легко.
Этого хватило.
— Он меня обозвал! — изумленно вскричала лягушка. — Обижают!
