Голос ее прозвучал нежно, как у некоторых медсестер, лечащих
детей.
– Все зависит от того, насколько ты способен это вынести,
Дейвид.
Хильда была статной дамой. Не отличалась красотой, но чем-то
привлекала к себе. Она напоминала женщин с картин голландских мастеров. Голос
ее был теплым и глубоким. От нее исходили сила и спокойствие. Она обладала той
уверенностью в жизни, которая неудержимо приковывает слабых людей. Слегка
полноватая, невысокая женщина средних лет, не очень умна, не слишком
привлекательна, однако ее просто невозможно было не заметить. Да, Хильда Ли
обладала силой.
Дейвид встал и начал ходить по комнате. У него еще не было
ни сединки в волосах, а лицо было просто мальчишеским.
– Ты знаешь, на что я способен, Хильда, ты должна это знать,
– сказал он серьезно.
– Я не совсем уверена.
– Но я же тебе очень часто говорил, как я все ненавижу: тот
дом и тот пейзаж за окном, и все остальное. Все это только напоминает о прошлых
несчастьях. Я ни единого часа не был счастлив там! Стоит мне только подумать...
как сильно она страдала, – моя мама.
Жена закивала, стремясь успокоить его.
– Она была так мила, Хильда, так терпелива. Ведь она часто
испытывала ужасные боли. А когда я думаю о своем отце...
На лицо его набежала тень.
– Какой несчастной он сделал ее, как унижал, хвастаясь
своими любовными приключениями, как он ее постоянно обманывал и как много
скрывал от нее.
– Ей не следовало этого терпеть, она должна была его
оставить, – возразила Хильда.
– Для этого она была слишком добра, – сказал он с мягким
упреком, – она считала своим долгом терпеть все это, и, кроме того, там ведь
был ее дом. Куда же ей было идти?
– Она смогла бы устроить собственную жизнь.
– В те времена? Совершенно исключено, – взволнованно ответил
он. – Ты этого не понимаешь. Женщины тогда вели себя совсем иначе. Они
взваливали на себя ношу, многое терпеливо сносили. К тому же она думала о нас,
детях. Если бы она развелась с отцом, то, наверное, сразу вышла бы замуж.
Появилась бы вторая семья, наши интересы, вероятно, отошли бы на второй план.
Мама не могла так поступить.
Хильда продолжала молчать.
– Нет, она сделала все как надо. Она была святой женщиной.
Она следовала своему горькому жребию, не жалуясь, до конца.
– Все же, видимо, не совсем без жалоб, Дейвид, – возразила
Хильда, – иначе ты бы не знал так много о ее страданиях.
Его лицо просветлело, и он сказал мягко:
– Да, кое-что она доверяла мне... Потому что знала, как
сильно я любил ее. А когда она умерла...
Он смолк и провел рукой по волосам.
– Хильда, это было ужасно! Такие страдания! Она была еще
молодой, она не должна была умирать. Это он убил ее – мой отец! Это он виноват
в ее смерти, потому что разбил ее сердце. Тогда-то я и решил никогда больше не
жить в его доме и сбежал от всего этого.
– Ты поступил совершенно правильно, – согласилась она.
– Отец хотел ввести меня в дело. Это означало бы, что мне
придется жить дома, а я бы этого не вынес. Я не понимаю, как может выносить
Альфред, как он мог терпеть это все эти годы.
– Разве он никогда не протестовал? – с интересом спросила
Хильда. – Ты ведь рассказывал однажды, что ему пришлось отказаться от другой
дороги в жизни.
– Да, Альфред хотел идти служить в армию. Впрочем, отец не
возражал. Альфред – старший и должен был поступить в какой-нибудь кавалерийский
полк. Гарри и я должны были заняться фабрикой, а Джордж – делать политическую
карьеру.
– А затем все вышло иначе?
– Да. Гарри прогорел! Он всегда был вертопрахом. Влезал в
долги и постоянно оказывался в затруднительном положении. В конце концов в один
прекрасный день он сбежал с несколькими сотнями фунтов, ему принадлежащими,
оставив записку о том, что конторское кресло не для него и что он хочет
посмотреть мир.
– И с тех пор вы больше ничего о нем не слышали?
– Как же! – засмеялся Дейвид. – Даже чересчур часто слышим.
Он телеграфирует со всех концов земного шара. Просит денег! Ну, впрочем, и
получает их всегда!
– А Альфред?
– Отец заставил его уйти с военной службы и управлять
фабрикой.
– Альфред был против этого?
– Вначале он был просто в отчаянии. Но отец всегда мог
вертеть Альфредом, как хотел, да и сейчас тоже, я думаю.
– А ты от него сбежал.
– Вот именно. Я уехал в Лондон и посвятил себя занятиям
живописью. Отец, правда, ясно дал понять, что на такие пустяки он выделит мне
минимум денег, пока жив, но после его смерти я не получу ни гроша. С момента
того резкого разговора я никогда больше не видел его, но, тем не менее, никогда
ни о чем не жалел. Я знаю, конечно, что никогда не стану великим художником, но
ведь мы все-таки счастливы здесь, в нашем доме, где у нас есть все необходимое
для жизни... А когда я умру, ты получишь деньги за страховку моей жизни.
Он немного помолчал. Потом ударил ладонью по письму.
– А теперь вот это. Отец просит меня вместе с женой
отпраздновать Рождество у него. Чтобы мы однажды собрались все вместе, как одна
семья! И что он только задумал?
– А что, он обязательно должен был что-то задумать для
этого? – спросила Хильда. – Разве не может это просто означать, что твой отец
постарел и потихоньку становится сентиментальным по отношению к своей семье?
Такое иногда бывает.
– Возможно, – ответил Дейвид неуверенно. – Действительно, он
старый и одинокий... Ты хочешь, чтобы я поехал туда, не правда ли, Хильда?
– Знаешь, я считаю жестоким отказывать таким просьбам. Я
старомодна, мой бедный Дейвид. Я верю в рождественское послание о мире и
примирении на земле.
– После всего, о чем я тебе рассказал?
– Но ведь все это давно позади, все это пора позабыть.
– Я не могу забыть.
– Потому что ты не хочешь, Дейвид. Или я не права?
Его губы твердо сжались.
– Таковы уж мы – семейство Ли. Годами помним о чем-то, все
время думаем об этом, это всегда свежо в нашей памяти.
Тут и в голосе Хильды проскользнуло легкое нетерпение:
– И что, это такое уж хорошее качество, что им можно
гордиться? Я не нахожу.
