– То есть вы знаете, что квартира Валентины Дмитриевны Надежде досталась? – уточнила я.
– Знаю! – кивнул Николай Николаевич. – И вот что я тебе скажу: заслужила девчонка! Вадим из-за своей работы жизни не видел, и она – из-за своей! Вот скажи мне, за какие деньги ты согласилась бы горшки из-под чужого человека таскать?
– Из-под чужого – ни за какие, – честно ответила я.
– А вот она таскала! – выразительно сказал он. – И мыла Валю, как малого ребенка! И все другое делала! Да не швырком, не абы как, а как за своей родной матерью за ней ухаживала! Так что, дай бог девочке счастья, хотя я и атеист.
– Как вы думаете, где сейчас может быть Вадим? Я объехала все возможные места, но его нигде нет. Вы знаете, у меня тут нехорошая мысль возникла… А не мог он с собой что-нибудь сделать? – Я говорила чистую правду, потому что такая мысль у меня действительно порой проскальзывала.
– Вадька?! – вытаращился он на меня. – Да ты в своем уме?! У него характер отцовский! Кремень! А то, что у него это на лице не написано, еще ничего не значит!
– Извините, но я в силу обстоятельств хорошо изучила его жизнь и не могу с вами согласиться, – вежливо ответила я.
– Да что ты изучила?! – взорвался он. – Что его женили насильно? Так он в мужьях у этой прошмандовки только числился, а сам жил как хотел! И с девчонками ко мне сюда по молодости приезжал! А потом с Аллочкой! Так что монахом он не был! А то, что не разводился…
– Мать! – тихо сказала я.
– Вот то-то и оно! – успокоившись, вздохнул Николай Николаевич. – Вадька ради нее горы бы свернул! Все, что угодно, вытерпел! А чего он, собственно говоря, терпел? Спать он с Лоркой не спал, вот не захотел спать, и никто его заставить не смог! А ты говоришь – бесхарактерный! – укоризненно сказал он. – Работу ему тесть на блюдечке принес и под нос поставил: пользуй на здоровье! Мать жила, ни в чем не нуждаясь! Прислугу, врачей и больницы частные он ей оплачивал! И сам как сыр в масле катался… Так чего он терпел?
– А душевное состояние? – напомнила я.
– А ты знаешь, как Вадька говорил? – Николай Николаевич нахмурился. – Точно не помню, но вроде так: «Причиной нашей печали является не само обстоятельство, а наше представление о нем, а изменить представление в нашей власти».
Не знаю, как чье-то, а лично мое представление о Вадиме претерпевало разительное изменение.
– Это не он, это, кажется, апостол Павел сказал, – заметила я. – И все-таки Вадим сорвался. Все было нормально, все, как обычно, и вдруг!..
– Значит, произошло что-то, чего ты не знаешь, – уверенно заявил он. – Имелась какая-то причина, но вот какая, в чем она заключалась и какого вида?.. – он развел руками.
– Да не было ничего! – стояла на своем я. – Я весь тот день по минутам знаю, все места проехала, где он был.
– Ну, тогда я не знаю, чем тебе помочь, – вздохнул он и грозным тоном предупредил: – Только о том, что Вадька с собой покончил, даже думать не смей!
– А не может он быть в деревне у Нади? – спросила я.
– Не думаю, он городской, ему теплый сортир нужен. Он сюда, когда с девками, а потом с Аллочкой приезжал, все сокрушался, что вода из рукомойника и туалет во дворе, – он пожал плечами.
– Николай Николаевич, а почему вы все время говорите: девки, но Аллочка? – спросила я. – Она вам нравилась?
– Хорошая девчонка, – одобрительно покивал он.
– А они с Вадимом любили друг друга? – вопрос был задан из чистого любопытства.
– Нет! – уверенно ответил он. – Друзьями они были хорошими, преданными – это да, но любви между ними не было. Помню случай один. Приехали они ко мне вдвоем как-то летом. Жара стояла страшная, вот они и пошли на Волгу купаться. Вадька плавать-то практически не умеет, по-собачьи кое-как на мелководье, а по-настоящему – нет. Вот и плескался он возле берега, да сам не заметил, как на глубину заплыл, а, как увидел, растерялся. Так Аллочка, кроха эта, не раздумывая, за ним бросилась и его, охламона, вытащила!
– Ну вот! А вы говорите, любви не было! – укоризненно сказала я.
– Ничего ты не поняла! – отмахнулся от меня Николай Николаевич. – Мы с Серегой, отцом Вадькиным, еще с училища дружили, в одном выпуске закончили. Это потом нас судьба разметала да в Афгане снова свела. Мы бы с ним друг за друга в огонь, не колеблясь, бросились. Так что, нам с ним жениться надо было? – Он кивнул подбородком в сторону висевшей на стене фотографии.
Я встала и пошла посмотреть – на большой фотографии стояли, обнявшись за плечи, три курсанта. В одном из них, что пониже и крепко сбитом, я тут же узнала Николая Николаевича и спросила:
– А который из двух отец Вадима?
– Тот, что в центре, он у нас заводилой был, – не поворачиваясь, ответил мне Николай Николаевич.
Я внимательно рассмотрела фотографию и увидела, что Вадим был действительно очень похож на своего отца.
– А третий кто? – поинтересовалась я, глядя на самого высокого из троих курсантов.
– Так, парень один, – по-прежнему, не поворачиваясь, небрежно бросил он. – Где он теперь, что с ним – не знаю.
Я вернулась на место и спросила:
– Николай Николаевич, у меня к вам еще один вопрос, вы не знаете Романа? Он был чем-то очень сильно обязан отцу Вадима и когда-то каждый год приезжал к Смирновым, помогал чем мог, да и потом не забывал. Он военным стал, но только, как говорят, уже больше десяти лет у них не показывался. Если предположить, что связь между ними по-прежнему существует, то не к нему ли уехал Вадим?
– Имя знаю, ребята мне в госпиталь писали – я же после того боя в часть больше не вернулся, – объяснил он и хмыкнул: – Обязан! Да жизнью он Сереге обязан! Прислали к нам в полк тогда пополнение желторотое! Мальчишек необстрелянных в то время за Речку, как поленья в топку, бросали, вот они и гибли, бывало, что и в первом бою. А на следующий день подняли нас по тревоге. И мы прямо с колес в бой. Парень этот то ли запаниковал, то ли выпендриться решил, только полез куда не следует, вот Серега его и прикрыл… Собой!!! – резко повернувшись ко мне, почти крикнул он. – И не о том он в тот момент думал, что Валю вдовой оставит, а Вадьку – сиротой, а о том, чтобы жизнь этому мальчишке спасти! Как же он после такого мог не помогать Смирновым? Он ведь по земле ходит, а Серега в земле лежит!
– Вот оно что, – тихо сказала я. – Значит, не по доброте душевной он помогал, а грех свой замаливал, совесть успокаивал. Да, я бы на месте Валентины Дмитриевны его на порог не пустила! – взорвалась я. – А она?! Действительно, святой женщиной была!
– Ничего ты не поняла, – сокрушенно покачал головой Николай Николаевич. – При чем здесь Роман? На его месте мог быть кто угодно… Серега любого бы закрыл… В этом он весь был! И Валя это знала! Потому и волновалась за него! Эх, Серега-Серега! Какой же ты был необыкновенный человек!
