Чем мог Уимс навредить судье, если допустить самое худшее? Рассказал бы миссис Карсуэлл? Если она ничего не знает и не догадывается и такой грех с ее мужем случился впервые, она, конечно, будет расстроена. Но, имея любовницу, можно переносить упреки жены — они не кажутся такими невыносимыми. Из-за этого никто еще не рисковал настолько, чтобы совать голову в петлю палача. Что подумают дочери? Что ж, посердятся, подуются, но они достаточно уже взрослые, чтобы знать о нравах в высшем обществе, и не пойдут дальше некоторого охлаждения и отчужденности. Это, разумеется, неприятно, но пустяк по сравнению с теми последствиями, которые неизбежны, когда совершается убийство. Судья хорошо знает, какой страшной бывает расплата. Лучше других ему известно, что делает с человеком, скажем, тюрьма Колдбат-филдс, не говоря уже об угрозе виселицы.
Куда подевались письмо Байэма и запись ростовщика о суммах, которые тот ему выплачивал? Лорд утверждал, что все это хранится у ростовщика, поэтому он так спешил уведомить Драммонда обо всем — о своем знакомстве с Уимсом, о шантаже и о том, что ростовщику известна тайна смерти Лоры Энстис, то есть обо всех возможных мотивах убийства. Не будь этих обстоятельств, Драммонд не занимался бы данным делом.
Его размышления были прерваны появлением слуги, который, остановившись в дверях, осторожно кашлянул.
— Да, Гудол, что тебе нужно?
Худое лицо слуги почти ничего не выражало, и все же в нем было что-то, что насторожило Драммонда.
— К вам леди Байэм, сэр.
Невероятно. У полицейского от неожиданности даже перехватило дыхание, кровь прилила к лицу.
— Леди Байэм? — зачем-то переспросил он.
— Да, сэр. — Брови Гудола чуть поднялись — или Драммонду просто показалось.
— Проси.
Он судорожно сглотнул слюну. Что случилось? Почему Элинор Байэм решила посетить его в столь неурочный час, хотя все еще было по-летнему светло и до наступления вечерней темноты оставалось часа два? Нынче не время для визитов. Не иначе, произошло нечто чрезвычайное.
Гудол распахнул двери, и, когда Драммонд обернулся, Элинор уже стояла на пороге. Она была в темном платье, цвет которого Драммонд не смог бы определить, — что-то синее с серым и, возможно, зеленым, как небо после заката. Лицо Элинор светилось теплом, несмотря на холодные цвета платья. На ее щеках играл легкий румянец, и это делало ее такой милой и земной.
Что за идиотские сравнения лезут в голову, подумал он в сердцах, подозревая, что его лицо, должно быть, пылает, как у больного горячкой.
— Добрый вечер, леди Байэм, — поспешно сказал он, сделав шаг ей навстречу.
Гудол вышел, и они остались одни.
— Добрый вечер, мистер Драммонд, — ответила леди Байэм неуверенно. — Я благодарю вас, что вы приняли меня, хотя я пришла без предупреждения и в неурочный час. — Элинор провела языком по губам. Казалось, у нее пересохло в горле и было трудно говорить. Она понимала, что ее внезапный визит и создавшаяся ситуация требуют объяснения. Женщины из высшего общества, уважающие себя, не наносят визитов одиноким мужчинам без приглашения и в такой час. Элинор опять сделала глубокий вдох. Драммонд видел, как поднялась ее грудь и на шее запульсировала жилка. — Я пришла к вам потому, что испытываю необходимость поговорить о расследовании, — торопливо пояснила она, все еще стоя в дверях. Ее и Драммонда разделяла полоска ковра, освещенного лучом предзакатного солнца. — Я знаю, вы обещали извещать моего мужа о всех новостях, касающихся нас, но… ожидание становится невыносимым. — Она умолкла и впервые посмотрела ему в глаза.
Слова Элинор были обычным извинением, которое Драммонд был вправе ожидать, объяснение причины визита тоже было разумным, но его встревожил страх, который чувствовался во всей ее напряженной, застывшей фигуре, облаченной в легкое муслиновое платье с шалью на плечах, накинутой скорее для придания ее наряду большей законченности, ибо вечер был достаточно теплым.
Он забыл обо всем — столь сильно было его желание сделать все, чтобы она не чувствовала себя такой скованной.
— Я понимаю вас, — быстро произнес Драммонд. — Это вполне понятно. — Он и вправду не видел ничего необычного в ее приходе, хотя за многие годы службы в полиции к нему впервые пришла в дом женщина, потому что испытывала страх. Но в его полицейской практике никогда еще не было подобного дела. — Пожалуйста, не надо извиняться. Мне жаль, что я не смог сообщить вам что-либо новое и избавить вас от необходимости приезжать сюда. — Сказав это, Драммонд тут же испугался, что Элинор воспримет его слова как недовольство ее визитом, и попытался было исправить оплошность, пояснив, что он имел в виду, но вместо этого окончательно умолк. Объяснения могут только все испортить, и он покажется просто неотесанным дураком.
Элинор еще больше сконфузилась, понимая, что непрошеной вторглась в его дом по делу, которое следует считать сугубо профессиональным. Она знакома с Драммондом как с официальным лицом, помогающим ее мужу по причинам, которые ей неизвестны. «Узкий круг» не допускает членства женщин, как и все тайные общества. Это сугубо мужская организация.
Элинор открыла было рот, чтобы снова извиниться, но Драммонд испугался, что она сейчас встанет и уйдет.
— Пожалуйста, — торопливо воскликнул он. — Разрешите мне взять у вас шаль. — Он сделал шаг к ней и протянул руку, но тут же удержался.
Элинор сама медленно сняла с плеч шаль и отдала ее ему. Губы ее тронула улыбка.
— Вы так добры. Я не должна была вторгаться в ваш дом таким образом, но мне необходимо поговорить с вами и не в полицейском участке…
По какой-то причине — возможно, глупой — его сердце екнуло. Потом он успокоил себя, объяснив ее откровенность и желание видеть его просто страхом — страхом за мужа, а не ее личным, как вначале ему показалось.
— Чем я могу помочь вам? — спросил он тоном более официальным, чем того хотел, и, неловко скомкав шаль, положил ее на спинку дивана.
Элинор опустила глаза. Она стояла в нескольких шагах от него. Драммонд слышал запах ее духов, напоминающих аромат цветов; каких, он никак не мог вспомнить, но ими пахли ее волосы и кожа.
— Инспектор Питт делает все, что может, — осторожно начал он. — Есть кое-какие успехи, он собрал материал против нескольких подозреваемых.
Леди Байэм быстро подняла голову и встретилась с ним взглядом.
— Очевидно, ужасно то, что я скажу, но я рада этому. Где-то другая женщина испытывает такой же страх, какой испытываю я, только для нее это может кончиться настоящей трагедией.
Драммонд невольно протянул руку и коснулся ее плеча.
— Вы ничем не можете помочь ей, — мягко сказал он. — И не должны страдать от того, в чем неповинны.
— Я… — Элинор умолкла, лицо ее было встревоженным.
Он вдруг понял, что его рука все еще касается ее плеча, и быстро отдернул ее. Не это ли она хотела ему сказать? Что он позволил себе лишнее, воспользовался тем, что она так расстроена, и допустил непозволительную фамильярность, на которую никогда бы не решился в ее доме, если бы пришел туда, как она к нему, — в качестве человека, просящего помощи.
