– Телефон! Номер, по которому ты звонил! Быстро! – Гуров притянул убийцу вплотную, заглянул в глаза. – Я не буду считать до трех, убью мгновенно.
Федор Ивлев, наемный убийца, лишивший жизни не одного человека, никогда не задумывался, как выглядит смерть и вообще имеет ли смерть свое лицо. Сейчас киллер ее увидел и, торопливо сглотнув кровь, прошептал номер. Гуров еще раз встряхнул убийцу и повторил:
– Номер, по которому ты звонил! Быстро!
Когда Ивлев повторил тот же номер, Гуров подвел убийцу к двери, выбросил на руки оперативников, которые несколько минут назад разыгрывали спектакль с гаишниками, отвлекая внимание киллера, давая возможность сыщику, вышедшему из ресторана через заднюю дверь, подняться в бытовку.
– Лев Иванович, боялись, зашибете до смерти, – сказал кто-то.
– Винтовочку не забудьте, иначе гражданина придется с извинениями выпустить. – Гуров одернул пиджак, поправил галстук.
– Обижаете, – ответил оперативник, собрался впрыгнуть в бытовку, но Гуров преградил путь.
– И чем ты собираешься винтовочку хватать?
Молодой опер взглянул на свои руки, смутился, сыщик прошептал слова, которых обычно не употреблял, и пошел через улицу к дверям ресторана.
Елена сидела за столом, подчеркнуто выпрямившись, расправив плечи и вздернув подбородок. Она стремилась выглядеть независимой и гордой. Бледность, тени от опущенных ресниц делали ее лицо еще более красивым, похожим на произведение искусства, и потому неживым.
Расположившийся напротив Крячко, наоборот, разыгрывал из себя беззаботного рубаху-парня, который подсел поболтать к знакомой. Артист он был скверный, впрочем, его можно было понять, так как выглядеть глуповатым ловеласом и при этом говорить серьезно – задача сложная даже для актера талантливого и профессионального.
– Сейчас он вернется, сказал, что пятнадцать минут, значит, пятнадцать. – Он бросил взгляд на часы, облизнул пересохшие губы. – Каждого человека, Леночка, тем более Гурова, следует принимать в упаковке со всеми прибабахами. Это же человек, не универсам: это мне нравится, и я возьму в корзинку, а это не нравится, отложу в сторону. Я его терплю чуть ли не сто лет, умел бы плакать, так порой бы рыдал, как ребенок.
– Он выглядит благородным и цельным, – Елена отпила из бокала. – Дайте закурить.
– Не курю, – Крячко развел руками, увидел на столе сигареты и зажигалку Гурова, возмутился. – Сыщик называется, под носом лежит, не вижу. – Он протянул Елене сигареты, щелкнул зажигалкой. – Я консерватор, в новомодные биополя не верующий, а видите, как вы меня разволновали?
– Думаете, за него переживаю? – Елена затянулась крепко, по-мужски. – С такими ничего не случается. Хотя раз вы здесь появились, значит, не по телефону человек звонит. Я не по нему, по себе плачу. Если девочка в тридцать лет дура, такой и помрет. Я поверила, а он просто использует меня как ширму, обделывает свои делишки.
Крячко стиснул зубы, по скулам заходили желваки, он шумно выдохнул, сказал:
– Я не психолог, но, думается, есть такие профессии, которые захватывают человека, превращают в своего раба. Композитор, художник, писатель не способны сунуть свое «я» под подушку и отправиться с дамой в ресторан. Мелодии, цвет, образы такой человек таскает с собой, как горбун таскает свой горб.
– А мент таскает пистолет и наручники. Значит, и в баню он пойти не может. – Елена криво улыбнулась, лицо ее стало некрасивым, злым. – Композитор! Художник! Писатель! Чушь собачья! Вы бы еще Эйнштейна приплели.
– Виноват, я в образном мышлении не силен, – Крячко развел руками, вновь взглянул на часы. – Кстати, в отношении бани. Сыщик в баню пистолет не потащит, люди не поймут. Но и там настоящий сыщик рот не раззявает…
– Где ты такое слово откопал? – Гуров подошел быстро, сел рядом с Крячко. – Прошу меня извинить.
– Все? – спросил Крячко.
– Обязательно, – Гуров кивнул. – Человек прибыл вовремя и телефончик сообщил. – Он улыбнулся Елене, даже подмигнул.
– Дай выйти! – Крячко, оказавшийся прижатым к стене, пытался встать. – Ты меня, начальничек, жуликов и убийц заставляй охранять, а не трепи мне нервы!
– Все? Дружно выдохнули, заговорили о любви и дружбе! Елена, я не виноват, так получилось, когда-нибудь объясню.
Елена, как подавляющее большинство женщин, умела слушать только себя, взглянула презрительно.
– Лев Иванович, значит, данный кабачок вы выбрали не потому, что он прелестен…
– Стоп, девочка, мы пили на брудершафт! – перебил Гуров. – Фарш обратно провернуть нельзя, так что терпи.
– И не подумаю. – Елена взяла свою сумочку, хотела подняться, но Гуров оказался быстрее, пересел со своего места, устроился рядом с ней, сумочку отобрал, передал через стол Крячко.
– Держи, здесь наше с тобой спасение.
– Ты мне дело не вяжи, начальник, – буркнул недовольно Крячко. – Мне своего хватает.
Гуров махнул на друга, налил себе солидную порцию. Напряжение последних часов сказывалось, выползал страх, который у сыщика появлялся с опозданием, но являлся обязательно, как часовой заступал на пост. Гуров смотрел на свой стакан с сомнением: как бы не дрогнула рука, стыдно будет.
Утром, после того как Гуров побрился и переоделся, они с Крячко заехали сюда, заказали столик, сыщик договорился с официантом, чтобы в первый заказ ему подали воду.
Сейчас он поднял бокал, взглянул на Крячко, кивнул, лукаво улыбнулся Елене и выпил.
– Я не прошу отвезти меня домой, проводите до такси, – сказала Елена.
– Новая экономическая политика такси отменила, оставила частный извоз, – Гуров подцепил вилкой кусок ветчины. – Я начальник службы безопасности фирмы и не имею права рисковать твоей жизнью.
– Ты лицедей! Я не желаю здесь находиться!
– Станислав, ко мне обратились на «ты», что обнадеживает, обозвали иностранным словом, что настораживает. Как быть?
Крячко смотрел на друга с любовью, восхищением и жалостью одновременно. Какой мужик пропадает! Замазана мадам в деле, не замазана, что скорее всего, но стерва она однозначно и никаких сомнений не вызывает. Из всех женщин Гурова только первая его жена была нормальной и любящей, остальные, как на подбор, стервы. Жена устала и ушла, а стервы появляются и исчезают.
– Я говорю совершенно серьезно, Лев Иванович. На такси, частнике, пешком по гололеду я желаю немедленно отсюда уйти, – веско произнесла Елена.
– Печально. Значит, графа Монте-Кристо из меня не вышло. – Гуров кивнул Крячко: – Дай-ка сумочку благородной даме, которая не желает сидеть за одним столом с простыми ментами.
Он взял у Крячко сумку, отодвинул тарелки, расчистил место и неожиданно высыпал содержимое сумки на стол. Крячко даже прикрыл глаза, подумал: а если нет? А если Гуров ошибся, как он сейчас будет выглядеть?
