Среди мальчишек Бестужев быстро высмотрел двух своих
старательных агентов — находившихся сейчас не на дежурстве. Он уже не в первый
раз, нахмурившись, разглядывал членов съемочной группы — не тех, кто был нанят
уже здесь для мелких работ и второстепенных ролей, а привезенных из Нью-Йорка
его работодателями.
Был один нюанс, который Голдман, неопытный в таких делах,
как выяснилось, не учитывал совершенно: неприятель, то есть синдикат, вполне
мог подкупить кого-нибудь, чтобы тот выступал в качестве соглядатая и
информатора. Глупо было бы подозревать в этом режиссера и главных актеров
(чересчур уж их благополучие зависело от успехов кинофабрики), а вот среди
рядового персонала вполне мог отыскаться этакий Иуда — дело житейское. У
Бестужева имелись даже мысли по поводу одной конкретной персоны, но он ими с
работодателями пока что не делился, не располагая твердыми уликами…
Еще на достаточном отдалении Голдман обернулся к Бестужеву и
красноречивым жестом указал на Пако. Бестужев понятливо кивнул и, высмотрев
подходящее тонкое деревце, надежно привязал к нему коня, чтобы тот, боже упаси,
ненароком не нарушил какими-то своими неразумными действиями здешнего
священнодействия. Мистер режиссер оказался человеком бурного темперамента,
крайне несносным, форменным сатрапом — и взрывался, словно хорошо просушенный
порох, от малейшей искры. По недостатку опыта Бестужев не мог сказать,
особенности ли это характера данного конкретного индивидуума или общее качество
всех режиссеров. Как бы гам ни было, даже Голдман и Мейер относились к Ноузу с
явным почтением и порой ходили перед ним на цыпочках в буквальном смысле слова.
Причина лежала на поверхности: оба прожженных дельца прекрасно понимали, что,
несмотря на весь свой опыт финансовых воротил средней руки, руководить съемкой
фильма ни за что не смогут, а замену Солу подыскать будет трудновато — очень уж
редким, несмотря на семимильные шаги прогресса, было его ремесло, все мастера
своего дела на перечет…
Они были уже совсем близко, шагая со всей возможной
бесшумностью, дабы не нарушить резким хрустом сучка под ногой творческую
деятельность маэстро. Каковой как раз поднес ко рту жестяной рупор немаленьких
размеров и громогласно отдал приказ, сопровождаемый негромким трескучим эхом:
— Лили, солнышко мое, в кадр!
Очаровательная блондинка встрепенулась, вскочила со своего
раскладного стульчика и, во мгновение ока войдя в образ, неспешным шагом
двинулась в ту сторону, где объектив должен был вот-вот поймать ее в поле
зрения. Она уже играла: безмятежно озиралась вокруг, с детским любопытством
горожанки разглядывая кроны деревьев, временами наклонялась к цветам, одни
срывала в букетик, другими просто любовалась. На взгляд Бестужева, получалось
вполне непринужденно, ничуть не наигранно, не манерно — все же актриса,
ей-богу, талантливая.
Ах, как она была обворожительна! Рассыпавшиеся по плечам
золотистые волосы, огромные синие глаза… Жаль только, что черно-белый фильм не
мог передать во всех оттенках и колерах подобные детали. Сол говорил как-то: по
его глубокому убеждению, кинопленка когда-нибудь обязательно будет цветной, но
случится ли это в обозримом будущем, предсказать невозможно, вот, может, лет
через десять…
Точно так же будущий зритель не мог оценить во всей красе
грациозную походку мисс Лили Блай (по-настоящему — фройляйн Лилиан Блаувертен
из Гамбурга) — всякий, кто бывал в электротеатре, знает, что актеры на
экране движутся совсем не в том ритме, в каком ходят обычные люди в жизни,
экранные герои гораздо резче, даже суетливее перемещаются. Почему так
происходит, Бестужев еще не вник — какие-то сложные технические подробности,
которых ему никто не собирался вдумчиво растолковывать.
А вот ее точеную фигурку не могли исказить ни черно-белая
пленка, ни экранная порывистость движений… Бестужев поневоле засмотрелся. К
тому же наряд главной героини оказался крайне пикантным: широкие велосипедные
шаровары и мужская рубашка в клеточку с двумя расстегнутыми верхними
пуговицами.
По поводу этого наряда как раз и состоялся вчера короткий
спор меж Голдманом и Роузом. Голдман (на взгляд Бестужева, вполне логично)
заметил: действие фильма происходит в те времена, когда индейцы еще разгуливали
на свободе со своими луками-топориками и имели возможность невозбранно нападать
на белых путников — то есть самое малое лет с полсотни назад. А в те годы ни
одна приличная юная леди не рискнула бы напялить мужские брюки, не рискуя
всеобщим осуждением в ее адрес. Однако Сол, саркастически фыркая и гримасничая,
заявил:
— И вы хотите сказать, Сэмюэль, что среди наших
зрителей окажутся профессора истории? Эти кинематограф презирают, как убогое
развлечение для простонародья. Смотреть фильм пойдет самая что ни на есть
обычная публика, ее-то исторические тонкости не волнуют, и уж она-то на наряд
нашей крошки будет таращиться с большой заинтересованностью… Я тут не
историческую работу сочиняю, я делаю завлекательный фильм! Ясно?
Голдман, пожав плечами, спорить не стал…
Еще с минуту Лили (она же — юная леди из хорошей семьи,
весьма неосмотрительно отправившаяся на прогулку в окрестные леса, где, кроме
четвероногих опасностей, водились и двуногие) самым идиллическим образом
собирала цветочки, любуясь деревьями и небом. Потом рупор заорал:
— Краснокожие, разрази вас гром, коварно
подкрадывайтесь! Да поэффектнее у меня!
Помянутые, стоявшие тут же неподалеку, без промедления
двинулись к юной красавице — пригнувшись, выставив маленькие индейские
топорики-томахауки, то и дело переглядываясь, показывая друг другу какие-то
непонятные, но выразительные жесты, в общем, всем своим поведением демонстрируя
крайнее коварство и немыслимо злодейские планы. Выглядели они, приходилось
признать, крайне внушительно: голые по пояс, с болтавшимися на шее связками
диковинных украшений, длинными космами (парики из конского волоса, конечно), в
которые воткнуты длинные птичьи перья. Вот у этих с актерским мастерством
обстояло крайне скверно — ничего удивительного, если учесть, что они, как и
прочие второстепенные актеры, ради той же разумной экономии были навербованы из
местных жителей. («Зритель слопает, — не без цинизма заметил по этому
поводу Роуз. — Все равно главное внимание привлекут очаровательная крошка
и ее герой».) Хорошо еще, что по их лицам трудно было определить отсутствие
всякого актерского опыта — физиономии им украсили затейливыми узорами так, что
одни глаза виднелись.
— Лили, детка, ты их наконец увидела! Ах, какие они
злые и страшные! Ты в ужасе!
Выронив букет, Лили добросовестно завизжала (очень даже
натурально, жаль, зрители этого не услышат и не смогут оценить должным образом),
присела от изумления, прижала ладони к щекам, округлила глаза до пределов,
дарованных ей природой.
— Накинулись на бедняжку злобные дикари! —
грохотал Сол. — Злодейски накинулись, скрутили вмиг, как она ни
сопротивлялась!
Так оно и произошло, краснокожие моментально сграбастали
неосторожную красавицу, сломив ее слабое сопротивление, подтащили к дереву и
проворно привязали пленницу за руки.
