Подчиняясь окрикам и тычкам, я переступила через борт и забралась в катер.
Пистолет по-прежнему упирался мне в ребра, и Эдик не двигался с места, понимая, что, если он сделает хоть одно движение, Максимов тут же убьет меня.
Понимала это и я, но все равно в голове моей билась мысль, не желавшая мириться с такой ситуацией.
«Ну, что же вы, ребята! — кричала я про себя. — Что же вы стоите! Вы же меня бросаете!»
Наверное, дальше моими поступками руководило отчаяние, которое придавало мне силы. Я заметила лежащий прямо у меня под ногами на дне катера разлапистый легкий якорь, и тут же у меня мелькнула мысль, что это единственный мой шанс на спасение.
«Сейчас он заведет мотор, — лихорадочно думала я, — и будет вынужден взяться рукой, которой держит пистолет, за руль, чтобы направить катер в сторону от берега».
Что я буду делать дальше, я додумать не успела.
Мотор взревел, катер дернулся и пошел вдоль берега. Рука с пистолетом легла на штурвал.
«Сейчас!» — успела подумать я.
В этот толчок я вложила все свои силы. И чуть не вылетела за борт вслед за рухнувшим в воду Максимовым. Наручники сильно дернули меня в сторону кормы, за которой около мотора билось в воде тело Максимова, и я видела, что якорь находится в метре от моей свободной руки и я никак не смогу до него дотянуться.
Я в ужасе смотрела, как бурлит вода за кормой.
«Сейчас он ухватится рукой за борт, — мелькнуло у меня в голове, — и залезет в лодку. Тогда мне придет конец».
Неожиданно наступила тишина. Но я не сразу поняла, что это означает. Только через несколько секунд до меня дошло, что мотор заглох.
Рука с разбитыми в кровь пальцами ухватилась за борт. Я в панике попыталась отпрянуть назад, но наручники не пускали.
Максимов подтянулся на руках и оперся грудью о борт.
Вода вокруг его живота становилась все краснее и краснее. В его глазах я прочитала такую ненависть, что, если бы взглядом можно было испепелять, от меня бы уже осталась горстка пепла. Он смотрел, как смертельно раненный зверь смотрит на всадившего в него пулю охотника.
Я еще раз посмотрела на покрасневшую вокруг катера воду и поняла, что он и впрямь смертельно ранен. Он упал через борт и угодил под корму, прямо на винт работающего мотора. У него был распорот живот, и жизнь уходила из него вместе с кровью, которую он терял литрами.
— Зачем? — прохрипел он. — Я богат! У меня миллионы! Зачем? Позовите врача! Я заплачу! Врача!
— В сторону! Оля! Отойди от него в сторону!
Это донеслись до меня уже крики Эдика, который бежал к нам по воде с автоматом. Я подняла руку, давая знать, что опасность миновала.
Эдик, проплыв последние метры с автоматом над головой, забрался на катер и через несколько секунд уже тянул Максимова из воды.
Над поверхностью показалась ужасная рваная рана на животе, из которой тянулись и полоскались в Волге внутренности раненого.
— Оставь его! — крикнула я.
Эдик послушно опустил Максимова опять грудью на борт. Он явно чувствовал себя виноватым передо мной. Но мне в этот момент было не до того, чтобы разбирать, кто виноват и в чем. Я сама дала маху, приехав с Богданом на этот остров.
«Богдан! — тут же мелькнуло у меня в голове. — Что с ним?»
Я бросила взгляд на берег и тоже чуть не свалилась за борт. Богдан, целый и невредимый, бежал по воде вместе с Виктором и Иваном к катеру.
— Ты в порядке, Оля? — крикнул он издалека.
— В порядке, — пробормотала я. — Симулянт чертов! Волнуйся тут за тебя…
Максимов, висевший на борту и истекающий кровью, снова захрипел.
— Да отцепи ты его от меня, в конце концов! — закричала я на Эдика.
Он, попав наконец ключом в замок, принялся снимать с моей руки наручник. Рука моя, освободилась, и я увидела на ней ужасные синяки.
— Врача! — прохрипел Максимов. — Врача! Я заплачу.
— Вот что, Илья! — сказала я. — Мы сейчас отвезем тебя к врачу. Но ты должен знать, что денег у тебя нет. Ты промахнулся и не убил своего брата. Деньги достанутся ему.
Максимов хрипло засмеялся.
— Врешь! — сказал он. — Деньги мои! Я убил свою мать. Ей хватило всего одного удара кастетом в висок! Я убил свою сестру! Я убил своего брата! Деньги мои! Врача!
Пока он говорил, Эдик веслами подогнал катер ближе к берегу и его обступили все остальные. Они с опаской сгрудились около нас, глядя на розовую воду вокруг Максимова.
Он поднял глаза и увидел Богдана, глядящего на него с выражением гадливого ужаса. Я подумала, это, наверное, последнее, что Илья видит. Глаза его закатились, голова запрокинулась, и он упал в воду. Эдик еле успел поймать его за наручник, все еще пристегнутый к его руке, и удержал тело на поверхности. — Он еще жив! — крикнула я Эдику. — Подними его!
Опустив руку в воду, Эдик поймал Максимова за волосы и приподнял его лицо над водой.
Изо рта у того лилась вода. Глаз он не открывал, но я видела, что губы его слегка шевелятся. Он силился что-то мне сказать.
— Что? — Я наклонилась к нему ближе. — Что ты говоришь?
Максимов выплюнул наконец воду и прошептал:
— Мы дети проклятой матери.
Эдик отпустил его волосы и голова с закрывшимися глазами скрылась под водой.
Эдик посмотрел на меня.
— Он останется здесь, — сказал он. — Так будет лучше. Для всех нас.
Остальное я помню не слишком четко. Меня начало трясти, и стало вдруг очень холодно.
Эдик достал из какого-то ящика в носу катера бутылку спирта и заставил меня сделать глоток. Горло обожгло — и уже через мгновение по телу стало разливаться тепло, а голову захотелось положить на что-нибудь мягкое. Мне стало казаться, что лодку ужасно качает.
Я улеглась на носу и всю дорогу до Тарасова рассказывала Эдику и Ивану с Виктором, как мы оказались на острове и вообще все, с самого начала. Впрочем, я не помню, что я говорила. Но никто не задал мне ни одного вопроса. Все слушали молча.
Из катера в машину, которая ждала на берегу еще с одним из ребят Эдика, Андреем, меня вынесли на руках.
Кажется, пока мы плыли до Тарасова, Эдик заставил меня сделать еще несколько глотков спирта. И я ему за это благодарна.
Как я попала в свою квартиру, я не помню, но ночью кровать сильно качало, и меня пару раз вывернуло в заботливо подставленный руками откуда-то взявшейся Маринки таз. Я была сильно пьяна.
Может быть, это и спасло меня от кошмара, который пытался пробиться в мое сознание. Но как только перед глазами у меня появлялся плавающий в воде труп, из живота которого внутренности тянулись далеко по воде, как качка усиливалась, мне становилось дурно и кошмарное видение исчезало, сменяясь не желающими стоять на месте стенами моей комнаты.
