Но в Сумраке статуй прибавилось. На спуске возвышались уже три. Император Нерва, оказавшийся в середине, был самым маленьким из них, двое других нависали над ним справа и слева.
В памяти-справочнике ничего не сообщалось об этих двух неизвестных скульптурах. Но Дмитрий, вновь обретя чутье Иного, понял, что, различимые только в Сумраке, они служили частью одной композиции и появились много раньше статуи римлянина.
Сумрачные изваяния тоже были обращены спиной к террасе. Кого они изображали, оставалось неясным. Фигуры были одеты в длинные, ниспадающие складками одежды и странные головные уборы. Их руки – левая у одной, правая у другой – тоже были отведены в сторону, как будто делали магические пассы. Расположение пальцев, отчетливо видимое с того места, где стоял Дреер, тоже наводило на совершенно определенные мысли.
Одна статуя была из очень светлого мрамора, другая из темного.
– Вы бы на себя посмотрели, Дмитрий Леонидович! – хохотнул вечный оптимист Толик Клюшкин, появляясь на первом слое.
Вслед за ним Дмитрия снова обступили «мертвые поэты». Один только Артем Комаров как был тут, так и остался после инициации надзирателя.
– Давно это здесь? – Дреер указал на статуи Светлого и Темного.
– Мы не знаем, – с важным видом заправского историка ответил за всех Карен. – При Екатерине наверняка уже стояли.
– Здесь была царская Катальная горка и шла прямо на остров, – процитировал Дмитрий свой внутренний путеводитель-справочник. – Бронзового императора сюда устроили позже. Следовательно, эти две стояли по бокам горки.
– Люди все равно их не видели, – заметила Анна.
– А еще такие в парке есть?
– Больше, чем вы думаете, – сказал Карен и сделал жест, показывая назад. – И не только статуи. На горе Парнас стоит сумрачный павильон, из него есть ход вниз, под землю. Есть туннели под парком, куда можно попасть только в Сумраке. Там в одном даже рельсы проложены!
– Мне говорили, тут осталось много разряженных артефактов. Как в музее истории религии.
– Вам самого главного не сказали, – произнес Артем Комаров.
– И что же?
– А вы посмотрите ауру.
Сумрак вокруг наполнился… нет, не красками. Сполохами, колебаниями, проблесками. Словесник почувствовал разлитую кругом Силу. Его как будто слегка окатывало брызгами невидимого фонтана, расположенного где-то поблизости. А еще он чувствовал токи. Направления, линии Силы, проходившие, казалось, совсем рядом.
– Ничего не понимаю, – признался Дреер.
– Это один большой артефакт, – заговорила Анна. – Весь парк, даже оба парка. С дворцами и всем прочим.
– Тут есть специальные камни-трансляторы. В стенах дворцов, в памятниках, в мостах, просто в земле, – объяснил Карен. – Если замкнуть весь контур, получится как будто огромный магический знак. Накопитель Силы.
– Здесь не должно быть Иных. – Дмитрий вспомнил слова Кармадона – Совиной Головы. А ведь тот как никто другой разбирался в артефактах, даже заведовал главным их схроном в Старом Свете.
– Их и не было, – сказал Карен. – Когда мы пришли, контур был разрушен. Видимо, еще с войны. Нам пришлось кое-что поменять, расставить новые точки. Аня воссоздала схему со всеми магическими кругами.
Конечно, куда бы вы без нее делись, подумал Дреер. Он пристально посмотрел на Голубеву сумрачным зрением, проверяя, цела ли печать Карающего Огня.
От печати не осталось и следов, как у него самого.
Анна тоже посмотрела на него, поняла, куда направлен взгляд Дмитрия, и смутилась.
– Я тоже инициировалась второй раз, – сказала девочка. – Только на меня Фуаран почему-то не действует, как на других. Была джинном и осталась джинном. Но «цвета» у меня больше нет.
Это Дмитрий тоже увидел. Он еще раз внимательно изучил каждого из «мертвых поэтов». Аура всех была нейтральной. Никакой Тьмы и никакого Света. Но и Серого оттенка, как у всех Инквизиторов, не наблюдалось.
Дмитрий знал, что такой феномен был известен и раньше. У него даже название было – Своя судьба. Но, как правило, Своя судьба встречалась крайне редко и лишь у слабых, едва инициированных магов. А здесь – у всех. И они не были слабыми, Дмитрий отчетливо видел интенсивность ауры.
Забери его Тьма, они все были Высшими. Все, кроме Голубевой.
«Поэты» засмеялись.
– Дмитрий Леонидович, вы что, думали, мы вам врем? – поинтересовался Комаров.
– Нет, конечно… – настал черед смущаться Дрееру.
– А то стали бы мы вас опять делать Иным. Кстати, у вас теперь тоже белая аура, без Тьмы и Света. И вы тоже теперь Высший.
– Не знаю, благодарить ли за такой подарок…
– Считайте, мы вернули долг. С процентами.
– Значит, вы восстановили контур?
– Ага. Провели реставрационные работы, – гордо сообщил Карен.
– А как вы вообще про него узнали? – Дмитрий посмотрел на Анну.
– Это Стасик. – Девочка кивнула на Алексеенко. – Когда мы в музей ходили, ну, истории религии, он там разные книги листал на стеллажах. Нашел и про Лицей упоминание. А когда в поезде ехали, рассказал мне с Толиком и Кареном. Я потом попросила его все написать на бумаге, прочла и… Сначала книгу эту скопировала, потом другие пересотворила.
– В общем, пока я был в Праге, ударилась в свою «малярию», – строго подытожил Дмитрий.
Девочка опустила глаза.
Над Гранитной террасой, Большим прудом, лугами, рощами и аллеями мерцала сумрачная Аврора. Словно фейерверк для увеселения царственных гостей, продолжающийся без малого двести лет.
Он продолжался и в то время, когда к пруду спускалось кладбище нацистов, кругом в земле прятались мины, а над Екатерининским дворцом полоскался флаг со свастикой.
Если где-то дует ветер, там рано или поздно кто-то поставит мельницу. Но кто поставил эту и что она должна была молоть? А самое главное, почему так ничего и не смолола?
– Ладно, что с тобой сделаешь, – вздохнул Дмитрий, выпуская пар изо рта, как всегда на первом слое. – В этих ваших книгах было о том, когда создали контур?
– Когда начали – нет, – ответила Анна. – Но первый раз его замкнули, когда тут был Лицей.
– Кто?
– А вы сами не догадываетесь?
– Только не говорите мне…
– Наша школа была не первой, – сказала девочка. – Вы разве не знали?
– Нет. – Дмитрий покачал головой.
Он не мог поверить. Но… ведь поверил же сам себе, когда догадался, кто такой Александр.
– Мы думали, вы пошли в Лицей, потому что знаете. Потому и искали нас там.
– Этого не может быть, – сказал Дмитрий. – Царскосельский Лицей не был школой Иных. Там учились одни люди, они же потом всю жизнь были на виду!
