Покатай ее, купи ей еще подарков и сматывайся, пока не
поздно. Надлом, нет, это как-то иначе называется… Ах да, надрыв! Это ведь у
Достоевского надрыв в гостиной, надрыв в избе… Так, вот Достоевского только
тебе и не хватало для комплекта…
Ностальгия по полной русской программе! К черту!
Отвезу ее в Бонн и скажу, что меня вызывают… Навру! И
смоюсь, а Томасу потом все объясню или оставлю письмо. Но я ведь пообещал ей
лошадку на Зибенгебирге. Ну и что? Обещанного три года ждут!
Надо смываться, уносить ноги, сматывать удочки, давать деру,
улепетывать, рвать когти, с наслаждением вспоминал он синонимы, но тут заметил
Нику и, совершенно позабыв о благоразумных идеях, смертельно обрадовался, а она
почти бежала к нему с таким сияющим видом, словно вдруг на торговой улице Гента
осознала, что любит его, и поспешила ему об этом сообщить. Он невольно вскочил
и кинулся ей навстречу.
— Влад, — она схватила его за руку, — Влад,
идем, идем скорее, что я тебе покажу!
Он швырнул на столик деньги и пошел за ней.
Она почти тащила его. Дело тут явно не в любви, а в чем? Она
увидела какую-нибудь сильно дорогую штучку, какое-нибудь колечко за бешеные
деньги…
Ничего, если это в разумных пределах, я ей его куплю и тогда
уж буду чист как стеклышко.
— Смотри!
Она остановилась перед витриной, но это был отнюдь не
ювелирный магазин. Это был магазин сыров! И из открывшейся в этот момент двери
на него пахнуло достаточно специфическим ароматом. Он был в полном недоумении.
— Смотри, Влад! Это моя кукла! Моя, понимаешь?
В витрине сырного магазина, очень изящно и элегантно
оформленной, действительно сидела довольно большая кукла. Она была красивой,
немного манерной, в платье и прическе времен маркизы Помпадур. И в то же время
в ней был гротеск, придававший нарядной кукле какую-то неповторимость и
изысканность.
— Влад, тебе нравится, скажи, — тормошила его
Ника.
— Очень! Но как твоя кукла сюда попала?
— Это Сюзетта! Ее у меня купила одна дама из
Люксембурга на выставке в Будапеште! Еще два года назад! Вот не думала, что она
сюда попадет! И главное, что я еще когда-нибудь ее увижу! Я ее очень любила!
Тебе правда нравится?
— Очень! И тебя не огорчает, что твоя Сюзетта торгует
сырами?
— А почему меня должно это огорчать?
— Да нет, я просто спросил… по глупости!
Ах, какой же я примитивный, грубый тип! Я решил, что она
хочет с меня что-то слупить, а она хотела поделиться своей радостью, показать
свое искусство, а я… Фу, как стыдно!
— А хочешь, я выкуплю твою Сюзетту из рабства и верну
ее тебе?
— Зачем?.. Она тут так уместна… Это очень дорогой
магазин, я уже заглянула… Ну и запах там, закачаешься.
— Вот видишь, твоя Сюзетта торгует вонючими сырами!
— Пусть!
— Значит, не хочешь вернуть Сюзетту?
— Нет, не хочу! И вообще, Влад, кончай ты
демонстрировать свои материальные возможности! Я очень рада, что у тебя все в
порядке, но…
— Прости, я ничего такого не думал… — смутился он.
— Знаешь что, давай-ка поедем обратно, тебе ведь еще
часа три за рулем сидеть…
— Но ведь еще и шести нет.
— Ну и что?
— А завтра мы поедем на Зибенгебирге?
— Поедем.
— Ты купила что-нибудь для Аллы?
— Да. Ой, Влад, сфотографируй меня на фоне этой
витрины, с Сюзеттой!
— Гениальная идея! И еще мы вместе тут снимемся!
— У нас некоторые теперь говорят: сфотаемся!
— Сфотаемся? Какой кошмар!
— Да уж!
* * *
Они молча брели к стоянке машин. До нее было довольно
далеко. Вот и кончается этот странный день… Я идиот, я все время жду какого-то
подвоха, какой-то гадости, каких-то упреков… Сам себе порчу такой чудесный
день, а ведь он и в самом деле получился чудесным. Он искоса взглянул на Нику.
У нее было спокойное и довольное лицо, правда, глаз он не
видел, она надела темные очки, но на губах играла легкая улыбка. Она всегда так
улыбалась, когда бывала довольна. Господи, сколько же всего я о ней помню… Даже
вкус ее губ… Интересно, он изменился за эти годы? Как я хочу поцеловать ее,
по-настоящему поцеловать, прижать к себе… Нет, не буду об этом думать, нельзя.
И не нужно, ни в коем случае… Как странно, мы целый день провели вместе и
практически ничего не узнали друг о друге, о том, как жили эти годы… Она почти
не задает вопросов, а на мои вопросы отвечает как-то вскользь…
А может, и лучше? Мы расстанемся, и у нас сохранятся лишь
приятные воспоминания друг о друге…
Нет, я не желаю никаких воспоминаний! Я хочу эту женщину, я
не могу потерять ее во второй раз…
А что, может, и в самом деле жениться на ней, увезти в
Бостон… Буду возвращаться не в пустой дом…
Буду каждый день слышать этот переливчатый голос и,
просыпаясь, видеть это прелестное лицо, буду будить ее, и в ее глазах будет
зажигаться та сумасшедшая радость, которая мелькнула лишь на мгновение… Она
врет, что не любила меня, еще как любила, и теперь… если не любит, полюбит,
никуда не денется! Обязательно полюбит! Почему бы ей не любить меня? Я еще
нестарый, у меня есть деньги, я куплю новый дом, и пусть делает там своих
кукол, устрою ей мастерскую… Да, кстати, Диксоны собирались продавать дом…
Уверен, он ей понравится, такой красивый дом… Для меня одного он, конечно,
велик, но для семьи… Чем черт не шутит, может, она мне еще ребенка родит,
дочку, такую же хрупкую, с такими же волосами… А впрочем, нет, не надо детей!
Поздно уже…
— Влад, ты о чем задумался?
— Что? Ах, прости, я тут кое-что прикидывал… извини.
Скажи мне, ты довольна?
— Сегодняшним днем? Очень. Мне страшно понравился Гент.
Спасибо.
— Ты была в Амстердаме?
— Нет.
— А хочешь, поедем? Тебе наверняка понравится!
Это обязательно надо видеть! Давай поедем прямо сейчас?
— Сейчас? Ты с ума сошел!
— Да почему? Приедем, остановимся в какой-нибудь
гостинице, а с утра пойдем шляться по Амстердаму! Ника, поедем! Ты знаешь,
какие в Амстердаме цветы! Ты же любишь цветы, а какие там бутерброды с
селедкой! Мечта, ты будешь в восторге, я уверен!
А еще я свожу тебя в Красный квартал, и вообще, куда ты
только захочешь! Будем таскаться вдоль каналов, и… Ника, пожалуйста, поедем!
Позвони Алле, предупреди ее, что вернешься послезавтра!
— Влад, я не могу, я даже не…
