Но Мередит, не сводившая глаз с дороги, покачала головой:
— Стефан, ты никак не мог до этого додуматься, так что
перестань себя грызть. Ты не знал, что Клаус напал на дом Кэролайн в тот же
день, что и на моего дедушку. А мне или Мэтту и в голову не могло прийти, что Клаус
долго жил в Америке, — мы ведь его ни разу не видели и не слышали, как он
разговаривает. Мы считали, что искать надо в Европе. Серьезно, только Бонни
могла связать все звенья воедино, потому что только у нее была вся необходимая
информация.
Бонни прикусила язык. Мередит заметила это в зеркальце
заднего вида, и ее бровь изогнулась.
— Просто не хочу, чтобы ты слишком много о себе
воображала, — сказала она.
— Что ты! Скромность — одно из самых прелестных моих
качеств, — отозвалась Бонни.
Мэтт фыркнул, а потом добавил:
— И все-таки я считаю, что ты потрясающе умная.
И ощущение тепла вернулось.
* * *
Институт был жутким местом. Бонни изо всех сил старалась не
выказывать страха и отвращения, но понимала, что Мередит знает о ее чувствах.
Она шла по коридорам впереди них, гордо выпрямив спину. Бонни, знакомая с ней
уже много лет, отлично понимала, что скрывается за ее бравадой. Родители
Мередит считали состояние дедушки настолько скверным, что никогда даже не
упоминали о нем при посторонних. Его болезнь черной тенью легла на их семью.
И теперь Мередит в первый раз открывала семейный секрет
чужим людям. Бонни испытала прилив любви и уважения к подруге. В этом была вся
Мередит — в том, как она держалась: без суеты, с достоинством, так, чтобы никто
не догадался, чего ей это стоит. И все-таки институт был ужасным местом.
Нет, там не было грязно, не было буйных безумцев и прочих
ужасов. Пациенты выглядели опрятно; видно было, что за ними хорошо ухаживают.
Но в стерильных больничных запахах, коридорах, заполненных неподвижными
инвалидными креслами, и пустых глазах было нечто такое, отчего Бонни хотелось
немедленно бежать отсюда.
Здание словно бы населяли зомби. Бонни видела старуху, у
которой сквозь жидкие седые волосы просвечивал розовый скальп. Она сидела, уронив
голову на стол, где валялся голый пластмассовый пупсик. Бонни в страхе
протянула руку и нашла ладонь Мэтта, который одновременно протянул руку к ней.
Так они и шли за Мередит — крепко, до боли вцепившись друг в друга.
— Вот эта палата.
В палате сидел еще один зомби с седыми волосами, в которых
еще можно было заметить черные, как у Мередит, пряди. Все его лицо состояло из
линий и морщин, глаза с покрасневшими веками слезились. Он бессмысленно смотрел
перед собой.
— Дедушка, — сказала Мередит, присаживаясь перед
его креслом на корточки. — Дедушка, это я, Мередит. Я пришла тебя
навестить. Мне надо задать тебе один очень важный вопрос.
Старческие глаза смотрели не мигая.
— Иногда он нас узнает, — тихо, без всякого
выражения сказала Мередит, — но в последнее время все реже и реже.
Старик продолжал смотреть перед собой.
Стефан присел на корточки.
— Давай попробую я, — сказал он. Глядя в
изрезанное морщинами лицо, он заговорил — мягко, медленно, убаюкивающим
голосом, как говорил с Викки.
Но подернутые пеленой глаза так ни разу и не моргнули. Они
просто бессмысленно смотрели вперед. Единственным движением была
непрекращающаяся легкая дрожь узловатых пальцев, лежащих на подлокотниках
инвалидного кресла.
Как ни старались Мередит и Стефан, им ничего не удалось добиться.
Потом пришла очередь Бонни. Она попыталась задействовать
свои экстрасенсорные способности и сумела почувствовать в старом человеке
какую-то искорку жизни, запертую, как в темнице, в его плоти. Но она не смогла
вступить с ней в контакт.
— Простите, — сказала она, отодвигаясь от старика
и убирая волосы с лица. — Бесполезно. Ничего не получается.
— Мы можем заехать как-нибудь в другой раз, —
сказал Мэтт, но Бонни понимала, что это неправда. Стефан уезжает завтра, и
никакого другого раза не будет. А идея казалась такой замечательной…
Согревавшее ее тепло превратилось в пепел, а сердце стало куском свинца.
Повернув голову, Бонни увидела, что Стефан уже идет к выходу.
Мэтт взял Бонни под локоть, чтобы помочь ей встать и выйти
из палаты. Бонни постояла немного, уныло опустив голову, а потом пошла,
опираясь на Мэтта. Она потратила так много энергии, что даже переступать ногами
ей было трудно. Она обернулась, чтобы проверить, идет ли за ними Мередит…
И тут Бонни завизжала. Мередит дошла уже до середины палаты,
и на лице ее было безнадежное выражение. Но человек в инвалидном кресле у нее
за спиной пришел в движение. Стремительным, как взрыв, движением он завис над
ней, широко распахнулись старые слезящиеся глаза, еще шире раскрылся рот. У
дедушки Мередит был такой вид, словно он замер в середине прыжка — руки широко
раскинуты, рот разинут в беззвучном вопле. Он стоял, возвышаясь над всеми,
глядя поверх их голов, словно видел что-то, чего не видят они. А потом из его
рта понеслись звуки, сложившиеся в одно-единственное слово-завывание.
— Вампир! Вампиииир!
В палату вбежали санитары; оттеснив Бонни и остальных, они
подхватили старика под руки. Их крики усилили ощущения безумия всего
происходящего.
— Вампир! Вампир! — во все горло орал дедушка
Мередит, словно хотел оповестить весь город. Бонни стало страшно — не смотрит
ли он на Стефана? Может быть, он хочет разоблачить его?
— Прошу вас немедленно удалиться. Извините, но вам пора
уходить, — говорила медсестра. Их вытолкнули за дверь. Мередит пыталась
сопротивляться.
— Дедушка!..
— Вампир! — продолжал завывать нечеловеческий
голос.
А потом:
— Белый ясень! Вампир! Белый ясень…
Дверь захлопнулась.
Мередит охнула, стараясь не расплакаться. Ногти Бонни
впились в руку Мэтта. Стефан повернулся к ним; его зеленые глаза были широко
раскрыты.
— Сколько раз вам надо было повторять, чтобы вы
вышли? — сердито спросила уставшая медсестра. Они не обратили на нее
никакого внимания. Они смотрели друг на друга, и изумление на их лицах сменилось
задумчивостью.
— Тайлер говорил, что есть только одно дерево, которое
способно причинить ему вред… — начал Мэтт.
— И это белый ясень, — сказал Стефан.
* * *
— Мы должны узнать, где он прячется, — говорил
Стефан на обратном пути. Он сидел за рулем; когда Мередит подошла к машине,
ключи выпали у нее из рук. — Это дело номер один. Если будем спешить,
вспугнем его раньше времени.
Зеленые глаза блестели странной смесью торжества и угрюмой
решимости; говорил Стефан быстро и отрывисто. «Мы все на жутком взводе, —
подумала Бонни, — словно всю ночь глотали энергетики. Нервы измотаны, и
может случиться что угодно».
