Лошадь дергала, хозяин лавки нервничал и бегал вокруг комода, мешая подмастерьям, а под его большим животом на вышитом поясе болтался кошель, набитый за день торговли золотыми терциями.
Заметив это биение под полой бархатного сюртука, Циркач почувствовал, что во рту у него сделалось сладко от желания немедленно срезать сумку. Однако сейчас он был при другом деле и никак не мог отвлечься на кошелек.
Вдруг из толпы выскочил пройдоха и быстрым движением срезал бритвой шнурок золотой сумки.
Не успел кошель упасть на брусчатку, как пройдоха подхватил его и бросился бежать – прямо навстречу Циркачу и его клиенту.
Циркач сразу узнал пройдоху, это был вор из предместий, который не должен был тут появляться, ведь за нарушение границ били. Но сейчас Циркач не мог призвать мерзавца к ответу, ведь ему предстояло сделать куда более важную и серьезную работу.
Когда вор поравнялся с клиентом Циркача, тот резко ударил его в грудь, заставив остановиться, а вторым ударом выбил из рук кошелек. Вор на мгновение опешил и бросился бежать, а Счастливчик поднял кошель с золотом и направился к голосящему лавочнику.
– Вот, хозяин, держи сумку и больше не плошай.
Толпа ахнула. Кто-то стал звать стражников, и они вскоре объявились – усатый сержант и два монгийцы. От сержанта пахло спиртным, монгийцы были трезвыми.
– Что за шум, кто звал стражу?! – строго спросил сержант.
– Все в порядке, господин Лурдик, вор убежал, а казну мне вернули!.. – обрадованно сообщил лавочник и сунул сержанту медную монету в десять денимов.
– Хорошо, что вернули, – сказал сержант и поправил съехавшую набок шляпу. – А то бывает… не того…
Он выразительно посмотрел на лавочника, и тот добавил монетку в пять денимов.
– Другое дело, это самое. А это кто, злодей?
Сержант уставился на Мартина в упор и даже коснулся его носа своими усами.
– Что вы, сержант, это наш благодетель, герой! Честный человек, он казну вернул! Я его теперь не отпущу, милости просим ко мне в апартамент, господин хороший!..
И лавочник потащил Мартина за собой, разом потеряв интерес к драгоценному комоду, и разгрузка продолжилась без него.
37
Благодарный хозяин провел Мартина через торговую комнату, и они оказались в помещении, заставленном ящиками с товаром. Но свободного места здесь было предостаточно, а из загороженных решетками окон в помещение попадал свет.
– Мой дом, знаете ли, находится на другой улице, однако здесь у меня есть все, чтобы отблагодарить и угостить хорошего человека. Присаживайтесь за стол, господин хороший. Как ваше имя, кстати? Меня зовут Бомур, я здесь давно живу и уже всем известен. А вы?
– Я Мартин.
– Вот и прекрасно, Мартин, – с чувством произнес лавочник, все еще сжимая в руке срезанный кошелек.
– Самюэль, дружок, пойди-ка сюда!.. – крикнул лавочник, обращаясь к двери, и в комнату заглянул сонный служащий, должно быть, спавший прямо за конторкой.
– Слушаю, господин Бомур.
– Неси из кладовки паштет и вино.
– Сейчас?
– Сейчас и сюда, соня! Паштет, вино и фрукты! А еще пирог, там ведь должен был остаться пирог – восемь кусков!
– Пять кусков, господин Бомур, вы ошибаетесь.
– Как я ошибаюсь, если я пересчитывал? Ладно, неси пять, потом разберемся.
Служащий исчез, а Бомур сел за стол напротив Мартина и сказал:
– Перед гостями стыдно. Тащат все, что я не успею пересчитать, и та же история с пирогом.
– Некоторые люди не упускают случая сунуть в карман чужое, – согласился Мартин. – Особенно когда никто не видит.
– Но вот вы сегодня вовремя поспели!.. Вы даже не представляете, сколько золота в этом кошельке!..
Лавочник подбросил на руке кошель, и тот звякнул золотыми монетами.
– Почему же не представляю? Там примерно двести пятьдесят терций.
– Да? Ну вообще-то – двести сорок три.
Открылась дверь, и на пороге возник Самюэль с огромным деревянным подносом. Он что-то жевал на ходу, видимо, уничтожая улики.
– Ага, вот и он, – произнес Бомур, принимая поднос и ставя на стол. – Иди уже, наказание, да не забудь, чтобы к поясу для господина Рокстама пришили эту бабочку! Коза ее задери…
– Я помню, господин Бомур, вы мне этим поясом уже все уши прожужжали, – огрызнулся служащий и захлопнул дверь, прежде чем Бомур успел поставить его на место.
– Нет, вы слышали? И это мне тычет человек, которому я как отец родной, если не больше!..
Мартин в ответ только улыбнулся. Он не знал, как себя вести в таких ситуациях.
– А как же вы, дорогой Мартин, сумели точно определить, сколько терций в сумке? – спросил Бомур, разливая наливку по глиняным стаканчикам.
– Я не угадал, я ошибся на семь монет.
– Это пустяк, ведь там могли оказаться и серебряные… Будем!
Они подняли стаканчики и выпили.
– Отличная наливка. Груша, вроде бы?
– Груша с клубникой, старый мамин рецепт, – признался лавочник, выдыхая. – Попробуйте пирог, это нам гномы поставляют.
– Заречные. Я слышал, гномами их называть нельзя.
– Можно, если вы друзья, – ответил Бомур, подцепляя кусок яблочного пирога. – У нас с ними взаимопонимание, это мои партнеры. Так как вы узнали цену этой сумочки, прошу прощения за любопытство? Ведь там действительно могли быть серебряные монетки.
– Там не могли быть серебряные монетки, господин Бомур, потому что вы не боитесь держать серебро у себя в конторке. А вот золото – только при себе, а позже отвозите в банк к менялам. Так спокойнее.
– Тут вы меня удивили, – признался Бомур, наливая еще по одной. – Но откуда такие познания, вы что, много работали с деньгами? Горбились на жадных менял? Я не знаю других людей, которые на вес золото определяют.
– В прошлом я был вор, господин Бомур, отсюда и навыки. Я могу на глаз определить количество денег в болтающемся на поясе кошельке, даже если там будет медь, серебро и золото.
– Вор?!
Бомур вскочил из-за стола, прижимая к себе кошель с золотом, но потом вернулся на место, испытывая неловкость от своего поступка.
– А почему… вы были вором? Сейчас вы не вор? – спросил он, и было видно, что только расслабленное после наливки состояние не позволяло ему немедленно прервать эту встречу.
– Теперь – нет, я отсидел двадцать лет в Угле и больше не хочу этим заниматься.
– Почему? Мне кажется, все привычки у вас остались!
– Не знаю, – пожал плечами Мартин. – Мне теперь мерзко от самой мысли, что я украду что-нибудь. Что-то изменилось.
