– Таз и кувшин с горячей водой для бритья и умывания приносят утром, а вечером можно освежиться из бочки возле конюшни, там всегда чистая вода, мы ею лошадей поим.
– А насчет покушать? – спросил Мартин.
– Ужин принесут через час или даже пораньше. Если за деньги, можете заказать дополнительную еду.
– Какую?
– Есть пшенная каша, вчерашняя. Чечевичная похлебка, тоже не свежая, но мы прокипятим.
– И сколько все это будет стоить?
– За пять денимов будет большая горка каши с толоконным маслом и полмеры чечевичной похлебки.
– Кипяченой, – напомнил Мартин.
– Кипяченой.
– Она у них несоленая, так много не съешь, – заметил Циркач.
– Сколько у вас соль стоит? – спросил Мартин.
– Ну, если на все блюда – два денима.
– Хорошо, как принесете, я буду готов рассчитаться. Кстати, как насчет фонаря?
– Ну, про фонарь ничего не было написано, но ненадолго могу принести.
– Принесите, а то в темноте плохо кушается.
– В темноте только воровать хорошо, – добавил Циркач и хихикнул. Его настроение начало улучшаться. Он сел на лавку, проверил ее надежность и вздохнул.
– Не переживай, если ты принял решение, то уже неважно, что они о тебе думают, – сказал Мартин, присаживаясь на кровать. Потом провел по покрывалу ладонью и улыбнулся.
– Отвык за двадцать лет? – спросил Циркач.
– Отвык. Если солома была свежей, а не трухой с насекомыми, то это уже было хорошо.
– Двадцать лет, – Циркач покачал головой. – Такое даже представить невозможно.
– После виселицы даже Угол казался удачей.
– После виселицы?
– Да, сначала приговор наместника был таким. Но веревка оборвалась, и согласно старому обычаю смертную казнь отменили, но заменили бессрочным содержание в Угле.
В дверь постучали, и Мартин с Циркачом одновременную положили руки на кинжалы, но это был приказчик с деревянным ящиком для переноски горячей еды.
– А вот и я, господа. Принес вам полный набор – угощение от хозяина, а также добавку. Приготовьте семь денимов, пожалуйста.
И приказчик начал раскладывать ящик, отчего по комнате поплыли аппетитные ароматы, а сам ящик превратился в небольшой стол.
– Вот, извольте! – произнес он, довольный произведенным эффектом. – Это наш плотник придумал – Лаубин, из заречных.
Мартин отдал семь денимов, и приказчик ушел.
– Эх, а хозяйское-то угощение смотри какое!.. – сказал Мартин, приоткрывая крышку над блюдом с картошкой и бараниной. – Двигай сюда лавку.
Помимо еды, здесь оказалось одно непонятное блюдце со сложенной вчетверо мокрой тряпочкой.
– Что за дело такое? – спросил Циркач, ткнув тряпочку пальцем, который потом лизнул.
– Ну и как? – спросил Мартин.
– Никак. Что это может быть?
– Это, наверное, руки вытирать.
– Думаешь?
– Ну жрать-то ее точно нельзя, – сказал Мартин, разворачивая тряпочку. – Я тут у хозяина пирогом угощался, так он такой же штукой рот вытирал и руки, но та тряпка была сухая.
– Может, высохла просто?
– Может, высохла. Значит, и мы будем вытирать руки и рот.
– Ага.
Начали они с чечевичной похлебки, присаливая ее из крохотной солонки – озерная соль в городе стоила дорого. Можно было, конечно, попросить простую, выпаренную из морской воды, но она имела другой вкус.
Не привыкший много есть Мартин вскоре сдался, а Циркач не переставал сменять тарелку за тарелкой, пока все они не оказались пусты. В конце он выпил оставленную ему восьмушку кислого пива и, сытно рыгнув, признался:
– Знаешь, Мартин, я хоть и фартовым вором был, но вот так еще никогда не обжирался.
– А что так, жадничал?
– Нет. Ты же знаешь, как у воров бывает, ты все время на стреме, все время ноги в руках держишь. Если даже деньга в кармане звенит, опасаешься, что выскочат стражники или там шайка Носатого налет сделает.
– А здесь ты ничего не боишься?
– А кого мне здесь бояться? Ты мог меня убить, но не сделал этого. Стражники сюда не прибегут, Носатый не прорвется. Я первый раз чувствую себя спокойно, даже не верится. И вот что, Мартин, спать уже хочется – сил нет. Передрейфил я перед нашим знакомством, а потому умаялся. Вот, возьми мой кинжал и спрячь подальше.
– Я тебе доверяю.
– А я хочу, чтобы ты не просто доверял, но и спал спокойно.
– Ну хорошо, – сказал Мартин, принимая у Циркача его оружие. – Спокойной ночи, Циркач.
– Я вообще-то Ронни.
– Спокойной ночи, Ронни.
В дверь снова постучали.
– Кто там? – спросил Мартин.
– Это я, – отозвался приказчик и зашел в комнату. – Посуду забрать и поставить ночной горшок. Вам все понравилось?
– Да, очень даже довольны, – сказал Мартин и, взяв солонку, вытряс на ладонь остатки соли и забросил в рот.
42
Утром Мартин с Ронни вставать не торопились, спешить им было некуда. Поочередно справив малую нужду в горшок, они дождались прихода работника, который принес горячую воду с пучком мыльной травы и забрал горшок.
– Погода нынче хорошая, – сказал Ронни, выглядывая в окно.
– Ты умываться будешь?
– Не, я непривычный. Мне бы пожрать.
– Я тоже непривычный, но раз воду принесли, надо использовать. Пожалуй, я побреюсь.
– А бритва?
– У меня есть хороший набор. Могу одолжить – ты бреешься?
Ронни провел ладонью по своему еще юношескому подбородку и сказал:
– Раз в месяц пока хватает.
– Ну, тогда я один.
И он начал раскладывать бритвенные принадлежности.
– Ух ты! – поразился Ронни, увидев инструменты с красивыми медными ручками. – Это ты спер где-то?
– Нет, главный надзиратель подарил, – ответил Мартин, растирая в специальной чашечке мыльный порошок с горячей водой.
– Ишь ты! С городской-то тюрьмы пинками выгоняют, а то и штаны отбирают после срока.
– Знаю, – сказал Мартин, намыливая подбородок помазком перед маленьким бронзовым зеркальцем.
– Ишь ты, как все продумано, – заметил Ронни, поражаясь тому, как много в наборе инструментов и каждому находится какое-то применение.
– Дык не нашей выделки, заграничной.
– Вот и я думаю, что из-за моря привезли. У нас все делают как-то по-мужиковски.
