— Например?
— Например, кто-то пил чай и не помыл за собой чашку, а тебя это раздражает. Бывает ревность…
— К кому? К клиентам вашей фирмы?
— Ну… Бывает, и к клиентам нашей фирмы. Но повторяю, это бывает очень редко. И тот, кто сорвался, потом очень переживает, Девочки у нас хорошие.
— А у вас, Валя?
— У нас? У нас коллектив докторский, значит, женщины сплошь с мужским характером.
— То есть вы не ссоритесь из-за мелочей? Только по-крупному?
— Да нет. Все бывает.
— Инна, а вы дружите с сослуживицами? Или встречаетесь только на работе?
— Дружу, но не со всеми. У меня есть близкая подруга с работы.
— Очень близкая?
— Очень. Пожалуй, самая близкая.
— Как вы считаете, то, что вы работаете вместе, укрепляет вашу дружбу или, наоборот, угрожает ей?
— Наверное, укрепляет. У нас общие интересы, и для нашей дружбы это важно…
— Инна, вы просите у сослуживиц деньги в долг?
— Бывает, прошу.
— А были случаи, что вам отказывали?
— Нет… Нет, не припомню такого. Мы доверяем друг другу, это очень важно для меня…» Мы слушали запись сорок минут.
— Боже, какая чушь! — сказал Горчаков, потягиваясь. — Только вы, бабы, можете часами трепаться ни о чем. Ах, мы дружим, ах, даем друг другу деньги в долг… Ну, и зачем тебе это, Машенция?
— Мне надо записать это все на бумагу, — сказала я медленно, обдумывая услышанное. — Зачем? — Горчаков уставился на меня во все глаза. — Может, все-таки расскажешь о своих гениальных идеях?
— Сначала надо посмотреть, что получится.
— Кажется, я понимаю, — тихо сказала Алена. — Тс-с! — я приложила палец к губам.
— Но вам самой это не сделать…
— Съезжу, в ЭКУ
[6]
к криминалистам, — пожала я плечами.
— Если тебе разрешат покинуть квартиру, — ехидно заметил Горчаков. — Но я все равно ничего не понимаю. О чем-то вы, девчонки, секретничаете…
— Да нет, Лешечка, говорим открытым текстом, — вздохнула я.
— Маша, можно, я помогу? — спросила Алена. — Мне только надо послушать еще немного…
Когда мы запустили запись в пятый раз, Горчаков всхлипнул и побрел на кухню готовить чай.
Через полчаса Алена протянула мне исчерканный листок.
— У меня получилось почти то же самое, —сказала я, изучив то, что она написала. — Теперь надо экспертов спрашивать, смогут ли они это сделать?
— Смогут, — уверенно сказала Алена. — Я знаю. Если надо, могу сама это сделать.
— Ты? — она меня удивила.
— Да. Я закончила институт киноинженеров, по специальности — звукооператор.
— А работаешь журналистом?
— Ну и что? Так бывает. У нас в редакции есть бывший опер, учитель, даже цирковой артист…
— Надо же, прямо как в уголовном розыске, — задумчиво сказал Горчакрв, остановившись на пороге с чайным подносом в руках. — Там тоже вроде был цирковой артист…..
— Алена, но ведь нужна какая-то аппаратура специальная?.
— Я могу в институте договориться.
В душе я одобрила горчаковский выбор. В кои-то веки он постарался не только для себя, но и для дела.
Через два дня Алена принесла то, что у нее получилось. Я все еще сидела под домашним арестом, несмотря на то, что на мордоворотов из джипа и Пашу Иванова суд без звука дал санкции; Паше сразу предъявили обвинение в поджоге дома, несмотря на то, что ни владелец, ни пользователь сгоревшего строения в поле зрения следствия так и не появились. Паша, в присутствии дежурного адвоката, виновным себя не признал и блаженно улыбался.
Мордоворотов, которым предъявлен был угон и подделка технического паспорта, следователь допрашивал по три раза на дню, пугая возможным обвинением в убийстве.
— Чья кровь у вас в багажнике? — но мордовороты только усмехались и отводили глаза.
Старая заповедь: «нет трупа — нет убийства». И они, и следователь хорошо эту заповедь знали, поэтому следователь бесился, а они сохраняли спокойствие.
Следователь трезвонил мне по телефону утром и вечером, видимо, считая меня ответственной за это уголовное дело, и докладывал, как оно продвигается, а вернее — как буксует. Как раз перед приходом Алены в сопровождении верного оруженосца Горчакова он между делом упомянул, что все трупы, за интересующий меня период, в интересующем меня месте, подобрал и готов ознакомить меня с документами, но сразу может сказать, что там действительно есть один интересный женский труп, по возрасту, а главное — по давности смерти идеально подходящий под одну из наших потеряшек, а по группе крови — под пятна в багажнике джипа.
Я пообещала решить, как это сделать технически, иными словами — кто повезет меня в область, чтобы почитать документы, но тут меня осенило: я попросила коллегу, если можно, отправить акт вскрытия этой дамы факсом в мою прокуратуру. И Лешка, явившись ко мне для вечернего совещания (надо же, и тут приспособился, подумала я, нашел отмазку для жены — навещать бедную Машу), приволок кипу факсов. Я жадно зарылась в них и нашла то, что нужно.
Совсем недавно, в апреле, в кювете, присыпанный землей, был обнаружен частично скелетированный женский труп, одежда на котором отсутствовала. Интересно, кто там в. кювете рылся так успешно? Труп был завернут в покрывало, кости и сохранившиеся мягкие ткани повреждений не имели. Труп женщины двадцати пяти — сорока лет, точнее определить трудно, волосы светлые, кудрявые, группа крови —В (третья) — совпадает с той, которой опачкан багажник джипа. Время смерти — зима, примерно за полгода до обнаружения. В принципе, все это очень подходит к Инне Светловой, если не считать того, что мы не знаем группы ее крови. Но если все-таки возбудят дело и начнется следствие, то установить ее группу проще простого: у нее же маленькая дочка, поэтому запрос в роддом, где девочка родилась — уж это-то, я надеюсь, папа от нас скрывать не станет — решит проблему, в меддокументах Светловой данные о ее группе крови должны быть.
— Что задумалась, Маша? — вывел меня из оцепенения голос Горчакова.
— Что? Вот это, — я потрясла факсимильным актом вскрытия неопознанного трупа, — с очень большой вероятностью одна из наших фигуран-ток. Та самая, Светлова. Как ты думаешь, имею я моральное право проделать с ее мужем этот фокус?
— Думаю, что имеешь, — сказал Горчаков, подумав. — Если бы ты знала точно, что это труп Светловой, тогда это было бы подло. Но ты не знаешь.
— Так, — кивнула я. — Продолжай.
