Видимо, он надеялся, что я буду с ним спорить, но его
прогнозы не оправдались. Ему нужно было выговориться, и я дал ему эту
возможность. После чего я похвалил его и сказал, что, хотя относительно своей
готовности любить он мне солгал, я на него, в общем-то, не в обиде, поскольку
чувства уже стали у него появляться. «А то, что вы начали с презрения, так в
этом ничего странного», – закончил я.
Человек, не доверяющий себе, верящий только букве – это
человек оценки и требований долженствования. Мой пациент прятался под этой
выдуманной им маской из-за своего страха перед любовью и искренними чувствами.
Как улитка прячет своё нежное тельце в раковину, так и он
прятал свою тонкую душу под завесой слов. Многие поступают таким образом, но
они не знают, что не найдут в этом укрытии ни воздуха, ни пищи и непременно
погибнут.
В третий раз он был удручён больше обычного, но все-таки,
как вы догадываетесь, пришёл. Он, видимо, долго и мучительно думал над моими
последними словами, и они повергли его в трясину самобичевания и уничижения. «Я
ничего не стою, – говорил он мне в этот раз, – моя жизнь пошла прахом.
Я никогда не смогу полюбить, это катастрофа». Через слово он повторял:
«кошмар», «безумие», «это невыносимо», «это конец» и т. п. Казалось, он был
раздавлен. И тогда я стал спрашивать, что у него есть. Поначалу ему трудно было
вспомнить хоть что-то, кроме работы. Потом он вдруг осознал, что у него есть
семья, пятилетний ребёнок, постаревшая мама, дом далеко в деревне, где он
проводил школьные каникулы в детстве, ещё остались старые друзья, кроме того,
он чувствовал в себе талант преподавателя, и много ещё хорошего и дорогого.
С каждой минутой ему становилось все лучше и лучше, ведь он
расширял своё душевное пространство, которое до этого момента фактически
коллапсировало под натиском словесных бомбардировок. Потом он вспомнил, что у
него ещё есть сестра, с которой он уже несколько лет не виделся, подрастает
племянник, которому он давным-давно пообещал купить игрушечный грузовик. И тут
он снова в сердцах сказал: «Какой кошмар! Я ведь так и не сделал этого!» – «Ты
его любишь?» – спросил я своего пациента. «Конечно!» – не раздумывая, ответил
он. «Тогда главного кошмара мы избежали», – облегчённо заметил я. Упрощая,
можно сказать, что после того, как мой пациент вспомнил все, что было ему
дорого, в нем вновь возникла способность любить и чувствовать эту любовь, которые
были жестоко подавлены его словесной аргументацией, убеждавшей его, что
чувствовать – это больно и рискованно. Теперь он так не думал, да и
«проповедей» от него я больше не слышал.
Теперь подведём некоторые итоги. Мой пациент в разное время
мучился тремя словами: «надо», «плохо» и «никогда».
Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает.
Лао Цзы
Сначала он был до краёв полон своими «надо», «должен»,
«следует», «необходимо». От этого он и стал машиной «с программным
управлением», полностью разучился чувствовать, подавил свои естественные
желания и порывы. Он отдал себя на поруки бездушных правил и бесконечного числа
умозаключений, которыми его снабжал язык. Чем-то он очень напоминал попугая, он
разучился переживать и сочувствовать. Как выяснилось после нашей первой
встречи, эти слова служили ему для того, чтобы «приструнить свои чувства».
Когда мы следуем своим «надо» и «должен», мы следуем зову
своего рассудка, условного рефлекса так же, как собачка Павлова реагирует на
мигающую лампочку. Душевный труд, решение сердца даётся нам не так-то просто,
за него нужно побороться, причём ни с кем-нибудь, а со страхом, совестью,
неловкостью, завистью и эгоизмом. Но это честное, выстраданное решение, и вы не
держите за пазухой камня (подобно моему пациенту), который может сослужить вам
плохую службу, если вы упадёте с моста в воду.
Кроме того, эти императивы действуют наподобие
латиноамериканских диктаторов. Они требуют и приговаривают, они беспощадны к
своим носителям («я должен» или «мне необходимо») и агрессивны по отношению к
другим людям. Такой болезненный максимализм может сильно ранить. Если мы
каждому ставим на лоб штамп «ты должен», мы лишаем себя способности входить в
его положение, сострадать ему. Мы не позволяем ему обращаться к нам со своими искренними
чувствами. Мы ограничиваем жизнь нелепыми рамками, способными погубить кого
угодно, лишив его целебных жизненных соков.
За авторитаризмом «надо» и «должен» слышится боль
одиночества. Эти приказы и требования на самом деле не руководство к действию,
а приговор, обрекающий на вымирание. И дело именно в словах, которые способны
околдовать и заманить нас в свои сети. Недаром говорят: «Слово не воробей,
вылетит – не поймаешь». И если ты сказал «должен», то теперь ты должен, ведь ты
человек слова. Бороться с этими установками почти бессмысленно. Как же быть? Об
этом правиле я уже рассказал в приведённом примере: нужно отслеживать и удалять
из своей речи эти жёсткие требования, а вместо них использовать мягкие,
условные, относительные и вероятностные формулировки. Приведу несколько
примеров. Вместо «должен» вы вполне могли бы сказать: «хорошо, если бы», «было
бы лучше», «следовало бы» и т. п. Замените свои бескомпромиссные «надо» и
«должен» человечными «хорошо бы» и «если бы», и это даст вам возможность сделать
следующий очень важный шаг – произвести полноценный отказ от требований.
Требовать от жизни то, что мы считаем нужным и должным,
нелепо и глупо – это все равно ничего не даст. Поэтому мы можем со спокойной
душой отказаться от своих бесконечных требований и причитаний. Это мы в гостях
у мира, а не он у нас, поэтому нам следует принимать его законы и реалии, а не
навязывать ему свой устав.
Второе слово, которое снедало моего пациента, было «плохо».
Это слово я избрал в качестве аллегории, за ним длинной чередой стоят
бесчисленные оценки. Когда вы оцениваете, нужно помнить, что ваша оценка всегда
носит частный характер. Сейчас появилось много беспризорных детей, ими никто не
занимается, они не ходят в школу и сами зарабатывают себе на пропитание.
Нелёгкая жизнь выпала на долю этих ребятишек, как сейчас говорят, из
неблагополучных семей. Когда они поступают в специальные заведения, их
обследуют врачи-специалисты, в том числе психиатр, а также психолог. Подчас
десятилетние ребятишки не могут ответить на «мудрёный» вопрос о том, как
называется столица нашей Родины, какой сейчас год и сколько будет 13 плюс 31. И
если их осматривает плохой специалист, то, протестировав таким образом ребёнка,
в его медицинскую карту он запишет: «умственная отсталость такой-то степени»,
«олигофрения». Но так ли это на самом деле?
Если вы хорошенько расспросите этого ребёнка, то он
расскажет вам, как приготовить суп, причём фактически из топора, где достать
деньги, когда все возможности исчерпаны, как привести в чувство умирающего от
перепоя отца. Эти дети знают столько и такого, что нам и не снилось! А там, где
надо, соображают не хуже шахматного гроссмейстера. Мы живём с ними в разных
мирах, а в их мире не важно, как называется столица и какой год в календаре.
Страдают ли эти ребятишки «умственной отсталостью»? В подавляющем большинстве,
конечно, нет. Они страдают педагогической запущенностью, но не олигофренией.
