- А что получу я?
- Подумай над вопросом, и ты получишь ответ. Ты его вынешь
из моего разума.
Рамирес встал, махнул рукой, и я, даже не глядя, знала, что
патрульные идут к нам.
- Я не знаю, что тут происходит, но мы этого делать не
будем, - заявил Рамирес.
- Сначала ответь на вопрос, - сказала я.
- Если смогу.
- Кто такой Супруг Красной Жены?
На лице ее ничего не отразилось, но голос прозвучал
озадаченно:
- Красная Жена - так иногда называли кровь мексиканцы,
ацтеки. Кто такой может быть Супруг Красной Жены - я действительно не знаю.
Я потянулась к ней, хотя и не собиралась. И совершенно
одновременно Рамирес и Эдуард схватили меня, чтобы потянуть обратно, а
Итцпапалотль вцепилась в мою руку.
Крылья взорвались вихрем птиц. Тело мое открылось, хотя я
знала, что это не так, и крылатые создания, едва замечаемые глазом, рванулись и
проникли в меня. Вихрь силы прошел через меня и снова очутился снаружи. Я
оказалась элементом огромной цепи и ощутила связь с каждым вампиром, которого
касалась Итцпапалотль. Будто я текла сквозь них, а они сквозь меня, как
сливаются воды рек в одну большую реку. Потом я плыла сквозь ласковую тьму, и
были звезды, далекие и мерцающие.
И донесся голос, ее голос:
- Задай один вопрос, это будет твоим.
И я спросила, не шевеля губами, но все же слыша свои слова:
- Как научился Ники Бако делать то, что сделал с Сетом
Пинотль?
С этими словами возник образ сшитой Ники твари, послышался
ее сухой запах и голос, шепчущий:
- Спаси.
И снова замельтешили образы, да с такой силой, будто били
меня по телу. Я увидела Итцпапалотль на вершине пирамидального храма,
окруженного деревьями джунглей. Доносился их густой зеленый запах, слышались
ночные крики обезьян, вопль ягуара. На коленях перед богиней стоял Пинотль и
пил кровь из раны на ее груди. Он стал ее слугой, и он получил силу. Много
различных сил, и одна из них заключалась в том, что он сейчас делал. И я
поняла, как он взял сущность Сета. Более того, я поняла, как это происходит и
как вернуть все обратно. Я знала, как расцепить тварь Ники, хотя учитывая, что
было сделано с вервольфами, возвращение в плоть означало для них смерть. Нам не
нужен Ники, чтобы снять чары. Я сама могла. И Пинотль мог.
Она не стала спрашивать, поняла ли я, - она знала, что
поняла.
- А теперь мой вопрос. - И не успела я произнести или
подумать "погоди", как она уже очутилась у меня в голове. Тянула из
меня воспоминания: образы, обрывки, и мне было ее не остановить. Она видела,
как Жан-Клод поставил на меня метку, и видела Ричарда, видела, как мы впервые
черпаем силу намеренно. Она видела ночь, когда я по собственной воле приняла
вторую и третью метку, чтобы спасти нам жизнь. Нам всем.
Вдруг я вновь оказалась в собственной коже, все так же держа
Итцпапалотль за руку. Я дышала учащенно, задыхаясь, и знала, что если не возьму
себя в руки, то голова закружится от гипервентиляции. Она отпустила мою руку, и
я могла сосредоточиться только на дыхании. Рамирес орал, спрашивая, что со
мной. Эдуард вытащил пистолет, направив его на Итцпапалотль. А она и Пинотль
спокойно стояли рядом. Я видела все с хрустальной ясностью. Цвета стали темнее,
живее, контуры предметов четче, и я замечала то, чего раньше не видела. На
ленте шляпы Эдуарда был приподнятый край, и я знала, что это гаррота.
Когда ко мне вернулась речь, я сказала:
- Все путем. Нормально. Я жива и здорова. - Коснувшись руки
Эдуарда, я опустила пистолет дулом к столу. - Остынь, все нормально.
- Она говорила, что ты можешь пострадать, если тебя слишком
рано заставить отпустить, - сказал Эдуард.
- Вполне могло быть. - Я ожидала плохого самочувствия,
опустошенности, усталости, но наоборот, испытывала прилив энергии, силы. -
Отлично себя чувствую.
- Вид у тебя не вполне отличный, - сказал Эдуард, и что-то в
его голосе заставило меня поднять на него глаза.
Он схватил меня за руку и потащил мимо столиков к двери. Я
попыталась идти медленнее, и он дернул меня, подгоняя.
- Мне больно, - сказала я.
Он шел к дверям, все еще с пистолетом в руке, крепко ухватив
другой рукой мое запястье. Двери в вестибюль он распахнул плечом. Я помнила,
что в вестибюле было темно, но сейчас там было не темно. Не светло - просто не
темно. Эдуард раздвинул драпри на стене, и открылась дверь в мужской туалет.
Прежде чем я успела бы что-нибудь сказать, Эдуард пропихнул меня вперед.
Тянулся ряд пустых писсуаров - и за то спасибо. От яркого
света пришлось прищуриться.
Эдуард развернул меня лицом к зеркалу.
Мои глаза были сплошной блестящей чернотой. Ни белков, ни
зрачков - ничего. Как слепые, но зато я видела каждую щербинку в стене, каждую
зазубринку на краю зеркала. Я шагнула вперед - Эдуард не стал мне мешать - и
протянула руку к своему отражению. От прикосновения пальцев к холодному стеклу
я вздрогнула, будто ожидала нащупать пустоту. На руке я почти видела кости под
кожей, мышцы, работающие при движении пальцев. А еще видела ток крови под
кожей.
Я повернулась к Эдуарду. Медленно оглядела его и увидела
небольшую асимметрию штанин, там, где выходила из сапога рукоять ножа. И почти
незаметную складку там, где привязан был к бедру второй нож, до которого можно
было дотянуться через карман брюк. Чуть выпирал второй карман, и я знала, что
там пистолет, наверное, "дерринджер", но это я уже знала, а не
видела. А все остальное воспринималось вновь обретенным зрением. Будто оно
возникло благодаря какому-то фантастическому заклинанию.
Если так видят мир вампиры, то ни к чему пытаться спрятать
оружие. Но мне приходилось обманывать вампиров, даже их Мастеров. Значит, так
видит мир она, но не обязательно все они.
- Анита, скажи что-нибудь!
- Жаль, что ты не видишь того, что вижу я.
- И не хочу видеть.
- Гаррота у тебя в ленте шляпы. Нож в ножнах в правом
ботинке, и еще нож на левом бедре. Рукоять можно достать через карман штанов. А
в правом кармане - "дерринджер".
Он побледнел, и я это заметила. Видно было, как у него на
шее быстрее забился пульс. Я видела мельчайшие перемены в его теле, и это был
страх. Неудивительно, что Итцпапалотль видела меня насквозь. Но ведь такая
способность могла играть для нее роль детектора лжи. Вампиры и оборотни видят
именно мельчайшие движения, которые сопровождают нашу ложь. Даже запах меняется
- так Ричард говорил. Почему же она не может определить, когда ей лгут?
Ответ пришел на волне ясности, которой достигаешь обычно
только долгой медитацией: она не видит того, чего нет в ней самой. Она не
богиня, всего лишь вампир, хоть и такой, какого я в жизни не видела, но вампир.
И все же она верит, что она - Итцпапалотль, живое олицетворение жертвенного
ножа, обсидианового клинка. Она лжет сама себе и потому не видит чужой лжи. Она
не понимает, что такое правда, и потому не узнает ее. Обман самой себя в
космических масштабах ослабляет ее.
