— Да. А у тебя другие критерии процветания? Мой народ
сыт, пьян и нос в табаке!.. Он пьет, жрет и беспрерывно трахается. Что еще
народу надо?
— Телешоу, — ответил я зло. — И тогда картина
будет закончена. Можно закапывать.
— Что такое теле… а, наверное, скоморохи? Ты прав, это
было некоторое упущение, но я уже пригласил из других стран лучших клоунов,
фокусников и жонглеров. А также искусных сказителей, чтобы могли одну сказку
тянуть по несколько лет. Впрочем, раз ты у нас такой уж герой, даже благородный
герой, то я тебе кое-что покажу…
Взгляд его показался мне чересчур недобрым, сердце
захолонуло, я сказал торопливо первое, что пришло в голову, чтобы как-то
выиграть время:
— А ты всегда такой серьезный?
Он сдержанно улыбнулся:
— У меня ровные красивые зубы, но я никогда не стану
хохотать во весь рот… или во всю пасть, как бы ты сказал.
Хохотать так, что запрокидываешь голову, закрываешь глаза и
весь трясешься, не замечая, что именно твои противник проделывает именно в этот
момент.
По моей спине пробежал холодок.
— Здорово, — признал я. — Слушай, мы с тобой
не сидели за одной партой?
— Вряд ли, — ответил он холодновато. — Просто
я не картонный, не замечаешь? И советники у меня не полные идиоты. Более того,
я к их советам иногда прислушиваюсь! Представляешь такое?
— С трудом, — пробормотал я. — Погоди, а где
твой сын? Он покачал головой:
— У меня нет сына. Хотя его слабые попытки захватить
власть и проваливались бы постоянно, но это бы отвлекало… особенно в такой
момент, верно?
— Верно, — признал я. — Ну… а дочь?
Он кивнул:
— Ах да, дочь… Безумно красива, как и безумно зла,
однако стоит ей взглянуть на тебя, и она мгновенно предаст собственного отца!
На это рассчитывал?
По кивку его головы ко мне с двух сторон подошли крепкие
амбалы, ухватили за руки. Я вскрикнул в отчаянии:
— Но;.. погоди! Ведь все равно ты обречен! Не
усугубляй!.. Все ведь рухнет, зачем лишняя кровь?
Он усмехнулся холодно и остро:
— Уверен?
— Да, — ответил я, но в теле предательски дрожала
каждая жилка. — Добро победит бобро…
— А вот я не уверен, — ответил он. — В
последнее время в мире многое переменилось, верно? Как и эти замшелые понятия.
Очень многие скажут, что это ты — Зло. Даже не потому, что это так, просто
Добро осточертело, от него тошнит, всяк хотя бы в мечтаниях дерется на стороне
Зла… а потом вообще перестает считать его Злом. Собственно, всякий человек
Добром называет то, что ему нравится. А Злом, соответственно, то, что не
нравится. Или что ему противно. Так что, если не оглядываться на вчерашний
день, можно почти с уверенностью сказать, что это я на стороне Добра… Я не
дурак, я сразу бы срубил тебе голову, рассек бы на куски, а потом все это сжег
бы, а пепел развеял по ветру. А уже потом объявил бы о твоей гибели. Не делаю
лишь потому, что я в самом деле неуязвим, и не брошу тебя в темницу, не брошу…
Он махнул рукой, мне заломили руки с такой силой, что
затрещали кости, в глазах потемнело, я едва слышал, как с грохотом волочатся по
каменному полу тяжелые цепи.
— Еще не вечер! — вскрикнул я отчаянно.
Он мельком взглянул на небо, губы чуть изогнулись в
насмешливой улыбке:
— Трусишь? Это хорошо, люблю, когда трусят. Я, кстати,
не обещал хранить тебе жизнь до вечера. Попадет вожжа под хвост, зарублю сейчас
же. Но тебя зарубят не сейчас, а чуть попозже. Сперва кое-что покажу, посмотрю,
как будешь корчиться.
Меня повели через двор, де Жюрминель посматривал с
презрительным покровительством, обронил легко:
— Ты многого обо мне не знаешь. Например, я никогда не
произнесу: «Прежде, чем я убью тебя, я хотел бы узнать одну вещь»…
— Почему? — спросил я.
Он скривил губы в язвительной усмешке:
— Потому что в этом случае моя гибель будет неизбежной.
Я трезво оцениваю свои возможности, они велики, хоть и не безграничны. Зато мне
не придется кричать: «Этого не может быть! Я непобедим!» Я тоже, как и ты,
знаю, что после этого моя гибель не просто неизбежна, но и придет практически
тут же.
Я сделал слабую попытку сменить тему:
— А почему у тебя воины упражняются на заднем дворе с
мечами и топорами? Некоторые вовсе с дубинами! При такой непомерно магической
мощи…
Он отмахнулся:
— Я же сказал, магия может и подвести, а вот топор и
дубина никогда не подводят. Зато мой замок не возьмет приступом кучка грязных
дикарей с палками в руках. Или это какой-то хитрый прием? Мол, я отвечу как-то
по-другому на прежний вопрос, а тут ты меня и подловишь?
— Нет, — ответил я честно. — Просто с
перепугу не помню, что и спрашивал. На самом деле я хотел узнать, гонец,
которого ты убил, конечно же, сообщил тебе, что мы сумели уничтожить все твои
заслоны, пройти горный хребет насквозь и подойти к твоему замку вплотную?
Он кивнул:
— Верно. Мне сообщили. Но откуда ты взял, что я впаду в
ярость и убью гонца, принесшего дурную весть? Для чего, чтобы всем показать,
какой я негодяй?.. Да кто же мне тогда служить будет? Нет, хороших гонцов найти
трудно, как и верных помощников. Я обращаюсь со всеми дружески, плачу хорошо, а
их детям дарю игрушки. Меня в моих землях обожают все: от самых бедных
крестьян… хотя не такие уж они и бедные, если сравнивать с соседскими… до баронов
и знатных помещиков. Я даже не стал заставлять дожидаться гонца, хотя я пировал
и смотрел, как танцуют обнаженные девушки из дальних восточных племен. Он
явился в самый неподходящий момент, но я тут же принял его!
Я сказал с горечью:
— Я заметил, что и на постоялых дворах ты провел
кое-какие изменения.
— Верно. И во всех тавернах, трактирах. Раньше там
были, как на подбор, наивные грудастые красотки, все девственницы, все
праведные. Пришлось помучиться, пока заменил их на угрюмых бабищ, что не верят
ни богу, ни черту. Зато я гарантировал, что у тебя по дороге не отыщется
неожиданного подкрепления. Верно?
— Верно, — прошептал я раздавлено. — И весь
край ты привел в порядок, чтобы я не мог найти союзников?
— Пришлось поработать, пришлось… Почистил от преступности,
поднял уровень благосостояния, старикам обеспечил спокойную и сытую старость,
укрепил границы, так что никто не рискнет с набегом. За это на меня молятся
даже те, кто в первый год называл меня узурпатором, братоубийцей, воплощением
Зла. А ты вместо поддержки получал пинки, прятался по лесам. Все равно мне
сообщали о каждом твоем шаге! Простые крестьяне сообщали, которых ты шел
освобождать.
Мы повернули за угол головного здания, эта часть двора
отдана под спортивную площадку, так я понял, ее окружают десятка три зевак. В
основном воины, но немало и челядинцев из числа дворовых: кузнецы, конюхи,
водоносы. На середину круга как раз вышла женщина, ее тонкие руки поднялись в
горлу, едва слышно щелкнула застежка, и плащ полетел в сторону, отброшенный
небрежным жестом. На женщине остался хорошо выкованный шлем, перья развеваются
яркие, длинные, блестит широкий металлический пояс… тонкие перчатки по самые
локти, сапоги — чудо, что можно сотворить из простой кожи, но в остальном
совершенно голая.
