Зверь допятился до огромной ямы, затем, я не поверил глазам,
не отрывая от меня взгляда, вытянул назад одну заднюю лапу и попробовал
пустоту. Убедившись, что там яма, внезапно рухнул туда всем телом.
Я сделал два быстрых шага вперед, зверь провалился в яму до
шеи, дальше застрял, над поверхностью земли осталась только громадная голова.
Мои руки сами взметнули мой трехручный, я сделал красивый размах…
…в последний момент удержал смертельный удар, призванный
отделить голову от шеи, воткнул острие в землю и смотрел, как зверь судорожно
дергается, разгребая задними лапами неожиданно возникшее препятствие.
Из ушей моих словно вату выдернули, чуть не оглушили дикие
кровожадные крики:
— Бей!
— Руби!
— Секи!
— Всего один удар!
Я оглянулся, ворон летает над головой, орет, сжимает
крючковатые лапы, каркает так громко, что закаркивается, волк подбежал ко мне,
весь трясется от боевого возбуждения, глаза полыхают таким огнем, что вот-вот
вспыхнет окружающая среда, а там и четвергу достанется, даже королева сумела
заставить приблизиться свою трепещущую, как бабочка на ветру, лошадку, смотрит
то на зверя с ненавистью, то с недоумением на меня.
— Давай быстрее, — посоветовал я чудовищу, —
желтая рыба… безногий червяк… А то мои приятели докажут тебе, что ноги — дело
откидное…
Голова все опускалась, наконец оказалась ниже поверхности,
ворон сел на край воронки, прокричал хрипло:
— Да бей же, не тяни!.. Вот именно сейчас…
— Что? — спросил я.
— Тот знаменитый удар острием точно в темечко!..
Простучали копыта, королева, бледная и все еще
вздрагивающая, смотрит на меня с седла тревожными непонимающими глазами. Я самодовольно
ухмыльнулся, красиво и картинно выпятил мышцы. Пусть все говорят о непостижимой
женской логике, но пусть поймут нашу мужскую!
Плоская голова с пульсирующим темечком, единственное место,
не прикрытое костями и куда с такой легкостью войдет узкое лезвие меча, все
опускалась, даже волк не выдержал, сказал с мольбой:
— Он же уходит…
Я широко улыбнулся, эффектно вскинул меч, предварительно
развернувшись, дабы солнечные лучи обрисовали рельеф плечевого пояса, и опустил
лезвие в узкую щель ножен. При этой постановке особенно эффектно смотрятся
трицепсы и косые мышцы, а широкие пластины груди приподнимаются и собираются в
тугие выпуклые шары.
Меч щелкнул рукоятью, войдя в ножны, я опустил руки и
отыскал взглядом Рогача. Тот преспокойно щипал траву на обочине, абсолютно
уверенный, что не понадобится с его сокрушительным рогом.
— Эй, — сказал я, — ко мне, жрун! Поехали
дальше.
Ворон снова полетел высматривать дорогу с высоты, серая
волчья спина некоторое время скользила рядом, затем растворилась в кустах. Королева
долго держалась сзади, мы с Рогачом красиво несемся впереди, ветер треплет мне
волосы, солнце играет на блестящем навершии рукояти меча, наконец копыта ее
лошадки застучали чаще, догнала, Рогач игриво пихнул ее лошадку боком.
— Зачем? — произнесла королева.
— Что? — переспросил я.
— Зачем вы это сделали?
Я принюхался, удивленно вскинул брови, поднял руки, понюхал
поочередно под мышками, взглянул на нее удивленно:
— Нигде не пахнет…
Она поморщилась:
— Не стройте из себя скомороха.
— Я просто не понял вопроса, — ответил я
невинно-нахально.
— Я спросила, — повторила она, чуть повысив
голос, — зачем вы отпустили это… это?
— А-а-а, — протянул я, — вы об этом… А что
надо было сделать?
Она почти выкрикнула, сердясь:
— Конечно же, нанести разящий удар!
Я скривился в презрительной жалости врожденного аристократа,
за которым гремит длинный хвост из сотен предков императорской крови и нет даже
королишек:
— Эх, как же это заметно, что некоторые королевы совсем
недавно были пешками… Нет-нет, я ни на кого не указываю. Ни пальцем, ни
взглядом, ни взмахом ресниц, а они у меня длинные и густые, как у моего коня,
заметили?.. Ну как я могу ударить, а то и вообще — у меня язык не
поворачивается сказать насчет лишения жизни — бедного подземного зверя, который
наверняка в Красной книге? Он только там и выжил, а на поверхности давно
истребили всякие гады-люди. Я лучше бы прибил ту сволочь, что выгнала его из
теплой норы, раздразнила и заставила наброситься на первых же, кто попался на
глаза. Нет в вас женственности, Ваше Величество!
Она вспыхнула, лицо пошло пятнами, но смолчала. Некоторое
время слышался только перестук копыт, наконец она произнесла, стараясь, чтобы
это звучало с прежним королевским холодком и отстраненностью:
— Не понимаю вас… варваров.
Я отмахнулся:
— И не надо, Ваше Величество. Плюньте в глаза тому, кто
сказал вам, что вы умная. Брешут сволочи, обидеть хотят!.. У вас есть
обязательные признаки красивой: мания величия и мания преследования. Умным
может стать и простолюдин, а вот красивой надо родиться. Красота — от Бога!
Она презрительно фыркнула:
— Вы не понимаете, что такое быть королевой!
— Почему? — возразил я. — Достаточно просто
расчесать волосы, помыть руки, почистить зубы, смачно пукнуть и высморкаться —
вот и все, чтобы снова чувствовать себя королевой!
Она поморщилась:
— Чувствовать и быть — не одно и то же.
Я подумал, согласился:
— Пожалуй, вы правы, Ваше Величество. Но все-таки в эту
ночь я вам еще не поддамся.
Снова послышался фырк, на этот раз в мою сторону
презрительно посмотрела ее лошадка. Королева же скачет молча, смотрит прямо,
давая возможность любоваться ее точеным профилем. Я подумал, что, оказывается,
женщины делятся не только на умных или красивых. Бывают еще и королевы.
— Ваше Величество! — крикнул я. — Беру свои
слова взад насчет неженственности!.. И вообще, дико извиняюсь! У вас сиськи —
во!
Она не оглянулась, но, думаю, комплимент понравился.
* * *
Во все стороны простирается до горизонта зеленая равнина,
разбегается, все это накрыто огромным синим куполом, яркое оранжевое солнце заставляет
дышать чаще, глубже, радостнее, а грохот конских копыт резонирует с учащенными
ударами сердца.
В сотне шагов из зелени торчит красноватая скала, голая,
безжизненная, а на самой вершине, как на постаменте памятника, красивый
мускулистый варвар и юная нежная женщина с очень чистым, но суровым лицом,
красиво вздувая мышцы, рубят воздух. Он — громадным топором, она — тонким синим
мечом, похожим на длинную сосульку. Это было похоже на демонстрацию боевых
приемов, а также рекламу поднятия тяжестей, ибо все группы мышц у мужчины
работают, перекатываются, вздуваются, блестят, словно облитые оливковым маслом.
