— Ну что ж, приятно видеть, что это превосходный, совершенно новый «Свитлик», стоящий достаточно, чтобы нам продержаться еще какое-то время.
Они зацепили плот кошкой, закрепили трос на талях шлюпбалки, включили лебедку и подняли плот на борт.
Майк стал на колени и все осмотрел, открыл ящик с запасами на носу и прощупал резиновые камеры.
— Лучше выключить маяк, — сказал Дарлинг, отцепляя крюк и сворачивая трос — Не хочется сбивать с толку аварийными сигналами летчиков, когда им надо позаботиться о своем похмелье.
Майк щелкнул выключателем на маяке и убрал антенну. Затем поднялся на ноги:
— Ничего. Ничего не пропало, ничего не повреждено.
— Да, ничего.
Но что-то тревожило Дарлинга, и он продолжал пристально рассматривать плот, сравнивая то, что видел, с тем, что, как он знал, должно было быть.
Весло. Вот в чем дело. Нет весла. На каждом плоту есть по крайней мере одно весло, и этому плоту полагалось иметь весла. Уключины на месте, но ни одного весла.
И вдруг, когда плот слегка сдвинулся с места, внимание Дарлинга привлек отблеск солнечного света, отражаемый чем-то в одной из резиновых камер. Он наклонился. Камера была поцарапана, будто нож порезал резину, но не прошел насквозь: вокруг каждой царапины, сверкая на солнце, расползались пятна какой-то слизи. Дарлинг прикоснулся пальцем и поднес к носу.
— Что? — спросил Майк.
Дарлинг замешкался, затем решил солгать:
— Масло для загара. Бедные страдальцы беспокоились о своей коже.
Он не имел никакого представления о том, что это такое. Слизь воняла аммиаком.
Дарлинг по радио вызвал Шарпа и сообщил ему, что выловил плот и намерен продолжать поиски немного дальше в северном направлении. Человек в воде, живой или мертвый, не обладает парусностью, поэтому он или она не прошли бы такое же расстояние, как плот, они даже могли двигаться в направлении, противоположном движению плота, — это зависело от течения.
И поэтому Дарлинг шел еще в течение часа, то есть приблизительно десять миль, на север, затем повернул на юг и стал идти зигзагами с северо-запада на юго-восток. Майк стоял на носу судна, устремив взгляд на поверхность воды и на несколько футов в глубину, в то время как Дарлинг осматривал даль с крыла ходового мостика.
Только они повернули к востоку от солнца, как Майк закричал:
— Вон там! — и указал за левый борт.
На расстоянии двадцати или тридцати ярдов от судна в клубке саргассовых водорослей на поверхности воды виднелось что-то большое и сверкающее.
Дарлинг замедлил ход и повернул к находке. По мере приближения они рассмотрели, что это — чем бы оно ни было — не являлось произведением человеческих рук. Оно медленно покачивалось, влажно сверкало на солнце и дрожало как желе.
— Это что еще за чертовщина? — воскликнул Майк.
— Похоже, что шестифутовая медуза запуталась в водорослях.
— Да провались она пропадом. Я не хочу врезаться в нее.
Дарлинг поставил рычаг в нейтральное положение и наблюдал с крыла мостика, как это «что-то» скользнуло вдоль борта «Капера». Это был громадный прозрачный желеобразный овал с отверстием посередине, и, видимо, в нем заключалась своего рода жизнь, потому что он вращался в воде, как бы для того, чтобы каждые несколько секунд подставлять под солнечные лучи все свои части.
Майк сказал:
— Я никогда не видел такой медузы.
— Я тоже, — согласился Дарлинг. — Не знаю. По-моему, это какая-то икра.
— Хочешь взять немного?
— Зачем?
— Для аквариума.
— Нет. Они никогда не просили меня привозить им икру. Если это действительно икра, пусть эти твари живут, кем бы они ни были.
Дарлинг вернулся на свой курс к югу. К тому времени, когда они достигли района, где подобрали плот, они нашли две подушки от сидений и резиновый кранец.
— Интересно, почему Маркус не видел эти вещи? — удивлялся Майк, поднимая кранец на борт. — Они же были на поверхности.
— Вертолет — чудесное изобретение, но нужно, чтобы он летел над открытой водой действительно медленно, иначе человеческий глаз не успевает заметить что-либо на поверхности моря. — Дарлинг осмотрел водную ширь. Никаких признаков жизни — ни нынешней, ни прошедшей. — Вот и все.
Он определился по смутно виднеющемуся в отдалении кряжу, вызвал бермудское радио и направил судно к своей пристани.
* * *
К шести часам они оставили позади глубокие воды, океанская волна затихла, и вода цвета подсиненной стали сменила свой оттенок на темно-зеленый. С крыла мостика им были видны песчаные ямки на дне и темные пятна травы и кораллов.
— Кто это? — спросил Майк, указывая на судно, очертания которого четко обрисовывались садящимся солнцем.
Дарлинг прикрыл ладонью глаза и посмотрел на судно, оценивая наклон носа, форму рубки и размеры кокпита.
— Карл Фрит, — сказал он.
— Какого черта он тут делает? Ловит на блесну?
— На мелководье? Черта с два поймаешь.
Они продолжали наблюдать. Им было видно движение на борту судна, переваливающегося с волны на волну так, будто оно поднимало и опускало груз.
— Ты не думаешь... — начал Майк. — Нет, он не настолько глуп.
— Глуп? Может быть, и нет, — проговорил Дарлинг, поворачиваясь к рубке и двигая дроссельный рычаг вперед. — А ты не думаешь, что он просто жадный?
Майк взглянул на напарника. Челюсти Випа будто отвердели, а в глазах появился холодный жесткий прищур.
Карл Фрит был рыбаком-ловушечником и одним из самых горластых противников того, что ловушки запрещались законом. Он вечно блеял о свободе, независимости и правах человека, несмотря на то что получил от правительства более ста тысяч долларов отступных — достаточно для любого человека, думал Дарлинг, чтобы перейти на рыбную ловлю с лесой или арендное рыболовство или, в конце концов, заняться совершенно другим делом. Но, похоже, Карл Фрит хотел воспользоваться и той и другой возможностью.
«Капер» подходил с северо-запада, против ветра, и поэтому Випу и Майку удалось приблизиться к Фриту почти до сотни ярдов, прежде чем тот услышал шум двигателя. Они ясно видели, как Карл подцеплял под водой судовым багром затопленный буй, подтягивал трос к лебедке, вытаскивал большую ловушку на борт, открывал люк и высыпал улов в рыбный трюм.
— Подлый сукин сын, — пробормотал Дарлинг.
— Хочешь сбить его?
— Собираюсь сделать филе из этого ублюдка.
— Согласен.
Дарлинг почувствовал, как ярость вздымается в глубине его нутра. Ему было плевать, что действия Фрита незаконны: по мнению Дарлинга, большинство законов оказывались шлюхами, предназначенными обслуживать политиков. Но его жег — вызывал бешенство и тошноту — бездумный эгоизм этого человека, его безудержное стремление к разрушению и бессмысленному опустошению. И дело не только в том, что Фрит все еще продолжал лов при помощи ловушек, — он пользовался затопленными буями, так чтобы морская полиция не заметила их на поверхности. Какое-нибудь проходящее мимо судно может зацепить такой буй лопастями и оторвать его, или шторм сорвет ловушку, и Фрит не сможет найти ее. В любом случае она пропадет на дне, где день за днем, неделя за неделей будет убивать, убивать и убивать.
