— Да, но... Боюсь, что дело окончено.
— А кто будет ловить для вас этих тварей?
— Ну, это еще следует решить.
Дарлинг глубоко вздохнул и закрыл глаза, пытаясь подавить гнев — и страх, в этом следовало бы признаться, — при мысли о восьмистах долларах в месяц, растворяющихся в воздухе.
— Это Сент-Джон, да?
Мильтон посмотрел в сторону, на телефон, как будто умоляя его зазвонить.
— Я не...
— Управление жизнью дикой природы. Он решил, что Управление жизнью дикой природы приберет к рукам и аквариум... правильно?
— Вы делаете поспешные...
— Он намерен забрать мои восемьсот долларов в месяц и применить глубинные сети и другие приспособления? А если вдруг он не выловит никакой дряни, то сможет отнести это на счет разливов нефти в Калифорнии.
Дарлинг знал, что он прав. Мильтон покрылся потом, его глаза рыскали из стороны в сторону:
— Ради самого неба, Вип...
— Верно, Мильтон. Я слишком бурно реагирую. — Дарлинг прошел к двери и открыл ее. Он увидел Майка, разговаривающего с черепахой, такой старой, что о ней говорили, будто это подарок Бермудам от королевы Виктории. — Но знаешь что? Я больше сожалею о вас. Я не очень-то много зарабатываю, но, по крайней мере, мне не приходится зарабатывать свои деньги, целуя задницу этой ирландской ящерицы.
Дарлинг был убежден, что Сент-Джон видел в нем угрозу своей власти, противника создания небольшой империи. Сент-Джон решил прибрать Дарлинга к рукам... или уничтожить его.
Но больше всего мучило и грызло Випа то, что день ото дня становилось все более очевидно: Сент-Джон добивается в этом успеха. Он обладал для этого всеми необходимыми средствами.
* * *
— Вон там, — сказал Майк, указывая на какой-то плавающий деревянный предмет.
Предмет был размером три на пять футов, к нему был прибит кусок полового покрытия, а по бокам свисали два обрывка цепи.
— Трап для ныряльщиков, — проговорил Дарлинг. — Подними его на борт.
Майк вышел на палубу, схватил багор и отправился к корме, в то время как Дарлинг поднялся по трапу на крыло мостика.
С высоты двенадцати футов над поверхностью воды ему были видны плававшие повсюду обломки, некоторые на фут были покрыты водой, другие качались на поверхности: кранцы, планки, подушки, спасательные жилеты. Воду покрывали пятна радужной пленки: это масло просочилось из двигателя, когда судно пошло ко дну.
— Подними все это на борт, — крикнул Вип Майку.
Целый час он лавировал среди обломков, и Майк подбирал предмет за предметом и забрасывал в кокпит.
— Хочешь подобрать и это? — спросил Майк, указывая на белый деревянный четырехугольный предмет четырех футов шириной и двенадцати футов длиной, который болтался на глубине фута-двух под водой.
— Нет, — ответил Дарлинг с крыла мостика. — Это крыша. — Затем что-то пришло ему в голову, и он крикнул: — Подожди, — поставил рычаг в нейтральное положение и спустился по трапу.
Он взял прикрепленный к двадцатифутовому тросу крюк и бросил его на дрейфующую крышу. Крюк зацепился за дальний край, Дарлинг потянул и приподнял угол крыши над водой. Он увидел цвет внутренней стороны щита — цвет зеленого горохового супа.
— Это судно Лукаса Коувена, — сказал он, выпуская щит обратно в воду и сворачивая трос.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел, как он прошлой весной красил судно. Он красил все внутри рубки в зеленый цвет детского поноса. Сказал, что купил краску на распродаже.
— Какого черта он делал здесь?
— Ты знаешь Лукаса, — пожал плечами Дарлинг. — Вероятно, у него была какая-нибудь идиотская идея, как быстро заработать пару долларов.
Они знали Лукаса Коувена более двадцати лет и всегда смотрели на него, как на человека, страдающего болезнью «почти»: почти все, чем занимался Коувен, могло принести ему средства для существования — почти, но не совсем. Он не мог приобрести достаточное количество ловушек для рыбы, чтобы окупить расходы на содержание судна, а когда ловушки были запрещены, у него не оказалось никакого другого занятия. Он брался за все ради нескольких баксов: возил воду, красил дома, строил причалы, — но он никогда не занимался чем-то достаточно долго", чтобы это дело превратилось в стабильный источник дохода.
— Как можно на этом месте заработать пару долларов? Здесь ничего нет.
— Нет, — согласился Дарлинг. — Здесь нет ничего, кроме «Дарема».
— Никто не ныряет к «Дарему». Во всяком случае, никто, у кого есть голова на плечах.
— Это верно. Давай посмотрим.
Дарлинг поднял резиновый кранец. На нем не было никаких отметин, никаких царапин, никаких рубцов или следов огня.
— У Лукаса стоял двигатель «Дженерал моторс», да? — спросил Майк.
— Ага, шестьсот семьдесят первый.
— Значит, не это вызвало взрыв. Может быть, плита, работающая на пропане?
— Может быть. Но, господи, такой грохот услышали бы даже в Сент-Джорджесе.
Дарлинг подобрал кусок планки с утопленным в ней винтом.
— Но тогда что же вызвало взрыв? Он возил взрывчатые вещества?
Дарлинг проговорил:
— А он вообще не взрывался. Суди сам: ничего не обуглено, никакого дыма, никаких разрушений, какие бывают при взрыве. — Он приблизил нос к дереву. — Никакой вони. Ты бы почувствовал запах, если бы это дерево подверглось действию жара. — Он бросил планку на палубу. — Судно каким-то образом внезапно развалилось.
— От чего? Здесь нет ничего, на что бы он мог натолкнуться.
— Не знаю. Может, киты-убийцы? Это было деревянное судно. Киты-убийцы могут превратить такую посудину в щепки.
— Киты? На расстоянии голоса от пляжа?
— Ну тогда сам и придумай объяснение. — Дарлинг вновь почувствовал, как внутри его поднимается гнев. Майк всегда хотел получить готовый ответ, а у Дарлинга, кажется, запас таких ответов становился все меньше и меньше. — Что еще? НЛО? Марсиане? Проклятая Зубастая Ведьма?
Он бросил планку на палубу.
— Ну, Вип... — начал Майк.
Дарлинг, теперь уже злясь на себя, проворчал: «Вот дерьмо» — и пнул спасательный жилет, который взлетел над палубой и свалился бы за борт, если бы Майк не перехватил его.
Майк уже хотел отбросить жилет в сторону, когда что-то привлекло его внимание:
— Что это?
Дарлинг взглянул. Оранжевая ткань, покрывающая капок, была изодрана в клочья, и придающий плавучесть материал вылез наружу. На жилете виднелись два следа — круги диаметром около шести сантиметров. Край каждого круга был зазубрен, будто по нему прошлись теркой, а в центре зиял глубокий порез.
