* * *
Тварь оставалась прикованной к своему врагу. Враг метался, и по его движениям тварь почувствовала, что расстановка сил изменилась. Враг уже не был агрессором, он пытался освободиться.
Хотя здесь, в кромешной темноте, не было видно оттенков цвета, химические механизмы изменили их сочетания от обороны на нападение.
Чем сильнее враг пытался всплыть к поверхности, тем больше тварь вбирала воды в свое тело и выбрасывала ее через воронку под животом, заставляя себя и врага двигаться вниз, в бездну.
Китенок тонул. Лишенная кислорода мускулатура замирала частица за частицей. Агония прошла по его легким. Его мозг начал умирать.
Он прекратил борьбу.
* * *
Тварь почувствовала, что враг перестал бороться и начал тонуть. Хотя щупальца все еще захватывали плоть, тварь постепенно ослабила напряжение и стала падать вместе со своей жертвой, медленно вращаясь в воде.
Щупальца оторвали кусок ворвани и подали его рукам, а те передали щелкающему выступающему клюву.
* * *
Мать, кружась, следовала за китенком, определяя его положение при помощи гидролокаторных сигналов. Она посылала щелканье, свистки, выражающие горе, мычание беспомощного отчаяния. Наконец ее легкие тоже опустели, и с последней очередью звуков она ударила хвостом, чтобы подняться наверх, к дающему жизнь воздуху.
17
Маркус Шарп сидел на пляже, но ему бы хотелось находиться в каком-нибудь другом месте. Он даже не мог припомнить, когда был на пляже в последний раз, вероятно, он не был там со времен Карен. Он не особенно любил пляжи: ему не нравилось рассиживать на песке и глазеть на воду, пока кожа поджаривается на тропическом солнце. Необдуманный порыв, вызванный крушением планов, заставил его вскочить на мотоцикл и промчаться пятнадцать миль от базы до Хорсшу-Бей.
Было воскресенье, Шарп был свободен и надеялся отправиться с Випом Дарлингом понырять. Но когда он позвонил Дарлингу в восемь часов утра, тот сказал, что они с Майком намереваются весь день отбивать краску. Шарп предложил свою помощь, однако Вип отказался, заявив, что они будут работать в тесном трюме на корме, который никак не мог вместить трех человек.
Шарп в течение часа читал, а потом в одиннадцать часов оказался в видеопрокате, разглядывая названия фильмов. Посмотрев на часы, он понял с чувством уныния, граничащего с тошнотой, что для того, чтобы дотянуть до конца воскресенья, ему придется взять напрокат не одну, не две, но по крайней мере три кассеты.
«И это твоя жизнь, — сказал он сам себе, — делать выбор между „Сатирой на тему рождественских каникул“ и „Посмотрите, кто говорит“. Все, что осталось тебе, это выбирать, с кем провести время — с инфантильным взрослым или нахальным ребенком. Что бы сказала Карен? Она бы сказала: действуй, Маркус. Иди и ограбь банк, води самолет, подрезай ногти на ногах, все, что угодно. Но только делай что-то!»
Он вышел из видеопроката и попытался найти игроков в теннис, но все знакомые игроки в теннис играли в соккер
[19]
, а ему эта игра не нравилась. Она сводилась к хорошей технике, но давала маленькие результаты; ему же нравились игры, где можно было достичь большого счета. Он позвонил паре дельцов, организующих морские рейсы для ныряльщиков, но на этот день все лодки уже ушли. Он добровольно предложил сделать вылет, но ни одного свободного вертолета не было.
Поэтому Маркус отправился на пляж, побуждаемый, как он догадывался, смутной надеждой встретить там какую-нибудь девушку, заслуживающую того, чтобы с ней поговорить, пойти на ленч и, может быть, даже договориться сходить вечером потанцевать. Неважно, что Маркус не умел танцевать, но это было лучше, чем сидеть в казармах для холостых офицеров и смотреть повторение «Кэгни и Лейси».
Но он совершил ошибку. Сидя на пляже и наблюдая, как дети резвятся на мелководье, как парочки прогуливаются по песку, а семьи устраивают пикники под пальмами, Маркус чувствовал себя все более и более тоскливо, все более и более безнадежно. Он раздумывал, нет ли на острове клубов для одиноких. Может быть, ему следует стать пьяницей и присоединиться к Обществу анонимных алкоголиков, просто ради компании.
Он увидел двух девушек, с которыми, наверно, можно было бы познакомиться, — американские туристки, хорошенькие и оживленные, в бикини достаточно открытых, чтобы возбудить интерес, но не настолько откровенных, чтобы известить, что они «на охоте». Девушки даже остановились и поговорили с Маркусом. Почему? Он не знал. Может быть, потому, что он выглядел безопасным: мужчина около тридцати и явно не самозваный Дон Жуан, учитывая его загар работающего человека — весь белый, кроме рук и лица. У одной из девушек была светлая кожа и рыжие волосы, у другой — хороший загар и волосы цвета воронова крыла.
Маркусу хотелось поговорить с ними, его голова заполнилась подходящими темами для начала разговора — флот, вертолеты, кораблекрушения, ныряние, Бермуды. Но он потерял навыки в этой игре в свидания и, ответив на их вопросы о ресторанах с умеренными ценами в Гамильтоне, позволил им удалиться. Конечно, в течение следующих пяти минут он придумал несколько планов, которые могли бы заинтересовать девушек, и выругал себя за то, что был таким тупоголовым идиотом.
Может быть, они пойдут купаться и у него появится еще одна возможность. Он войдет в воду поблизости от девушек и, как говорят местные жители, попытается «заболтать» их.
Но вдруг Маркус подумал; а ради чего стараться? Чего этим достигнешь? Он не чувствовал в этом необходимости. Он не чувствовал вообще никакой необходимости в этой затее со знакомством.
«И в этом, брат, — пришел он к выводу, — заключается твоя беда».
Шарп взглянул на водную ширь и увидел, как в сотне ярдов от берега кто-то занимающийся серфингом доблестно пытался подхватить в парус хоть дуновение ветерка и проплыть несколько футов. Но ни малейшего ветерка не было, поэтому парень все время опрокидывался назад, стягивая парус на себя.
Шарп подумал: а какова глубина воды в том месте, где парень катается на волнах? То, что разрушило судно Лукаса, находилось в глубоких водах.
Шарп считал примечательным то, что никакой паники не возникло, особенно после того, как газета слово в слово процитировала мнение той спятившей женщины, включая все ее идиотские утверждения насчет морского чудовища. Люди продолжали спокойно купаться, ходить под парусами и заниматься серфингом. Шарпу было лет пятнадцать, когда книга «Челюсти» прокатилась по Штатам, и у него остались яркие воспоминания о том, как родители не разрешали детям даже замочить ноги, о том, что закрывали пляжи, и о том, что нормальные во всех других отношениях взрослые отказывались заплывать на глубину более семи футов в... озерах.
Возможно, отсутствие паники в этом случае объяснялось отсутствием информации. Никто не знал, какого рода существо могло находиться там, в море, но это была не акула и не кит, поэтому никаких более или менее вероятных предположений не высказывалось. Шарп подозревал, что у Випа имелись кое-какие идеи, но Вип не привык строить догадки. Догадки, обычно говорил Дарлинг, являются потерей времени и энергии.
