— Без этого дома мы уже не будем самими собой, Шарли. Кем будем мы, живя в кондоминиуме в деловой части города или заняв свободную комнату в квартире Дейны? Просто парой старых калош, ждущих, когда наступит закат. Это не для нас.
В холле зазвонил телефон. Дарлинг взял трубку, предложил звонящему убираться подальше и вернулся в кухню.
— Журналист, — сказал он. — Видимо, такой вещи, как не внесенный в телефонную книгу номер, не существует.
— Днем звонил Маркус, — сказала Шарлотта.
— Ты рассказала ему, что происходит?
— Да. Я подумала, что, может быть, он сумеет придумать способ, как остановить тебя.
— И он смог?
— Конечно нет. Он думает, что ты можешь ходить по воде.
— Он хороший паренек.
— Нет, просто еще один набитый дурак.
Дарлинг посмотрел на спину жены.
— Я люблю тебя, Шарли. Я говорю это не слишком часто, но ты знаешь, что я люблю тебя.
— Думаю, что недостаточно.
— Ну что ж... — Он вздохнул, желая вспомнить успокаивающие слова.
— А может быть, ты недостаточно любишь себя? — продолжала Шарлотта, взбивая соус в пену.
Это был самый странный вопрос из всех когда-либо слышанных Дарлингом. Что значит любить себя? Что это за человек, который любит себя? Он не мог придумать ответа, поэтому включил телевизор, чтобы послушать прогноз погоды.
Они оставили телевизор включенным, пока ели, предоставляя местному диктору заполнить молчание, потому что оба чувствовали, что больше говорить нечего и любая попытка вести разговор может закончиться словами, о которых они пожалеют.
После ужина Дарлинг вышел на газон перед домом и посмотрел на бухту. Было еще достаточно светло — тот мягкий лиловый свет, который предшествует ночи. Вип увидел двух цапель, стоящих как часовые на мелководье у мыса: возможно, они надеялись выловить в сумерках кефаль на ужин. Тихий трепет, напоминающий звук раскрывающегося бумажного веера, возвестил о приближении стаи мальков, несущихся через бухту, едва касаясь стеклянной глади воды.
Когда Вип был ребенком, он проводил целые вечера, наблюдая за бухтой, увлеченный ею так, как другие дети были увлечены радио или телевидением. Из бухты исходили звуки, а иногда и вздохи, которые волновали его воображение так же, как звуки, созданные в павильоне звукозаписи. Мародерствующая барракуда прорезалась сквозь стаю макрели, и вода закипала кровавой пеной. Приходили акулы, иногда в одиночку, иногда парами и тройками. Их спинные плавники разрезали поверхность воды, когда они спокойно двигались в поисках добычи, будто исполняя какой-то примитивный ритуал грабежа. Крабы поспешно убегали на песчаные пляжи; черепахи выпускали воздух из легких, как крошечные кузнечные мехи; раздраженные кискади отчитывали друг друга на вершинах деревьев.
Бухта была жизнью и смертью, она давала Випу чувство покоя и безопасности, которое он не мог ясно выразить. Оно несло с собой заверение в непрерывности жизни.
Бухта все еще жила, не так полнокровно, как раньше, но в ней оставалось еще многое, что можно было любить.
Над деревьями на востоке показалась полная луна, метнувшая золотые стрелы на цапель и осветившая их, будто позолоченные статуи.
— Шарли, — сказал Дарлинг. — Выйди посмотри.
Он услышал ее шаги в доме, но они затихли у обтянутой сеткой двери.
— Нет, — проговорила Шарлотта.
— Почему?
Она не ответила. Вместо этого она подумала: «О Уильям, ты похож на старого индейца, сидящего на холме и готовящегося к смерти».
Часть IV
43
Дарлинг был разбужен свистом ветра в ветвях растущих за домом казуарин. Было еще темно, но ему не обязательно было выглядывать в окно, чтобы определить погоду: его уши сказали ему, что дует северо-западный ветер со скоростью от пятнадцати до двадцати узлов. В это время года северо-западный ветер был неустойчивым, поэтому вскоре он должен перемениться на устойчивый юго-западный или на северо-восточный и завихриться в небольшой шторм. Вип надеялся на шторм. Может быть, плавание в бурном море вызовет у Тэлли и Мэннинга морскую болезнь и они откажутся от своей затеи.
Но на это нечего было рассчитывать. Эти двое были захвачены такими силами, которые они, вероятно, и сами не осознают и которым, конечно, не могут не подчиняться, и ничто, кроме разве урагана, не удержит их.
Шарлотта лежала, свернувшись, как маленькая девочка, и глубоко дышала. Он нагнулся и поцеловал жену в шею, вдыхая ее запах и задерживая дыхание, как будто пытаясь унести с собой воспоминания о ней.
К тому времени, как он побрился, сварил кофе и разогрел кусок вчерашней бараньей ноги, небо на востоке начало светлеть и кискади стали собираться в ветвях пойнсианы, чтобы провозгласить наступление дня.
Дарлинг постоял на газоне и оглядел небо. Все еще дул свежий ветер; низкие тучи гнало к юго-востоку. Но край высокого перистого облака медленно полз к северу, указывая на то, что ветер вскоре вновь переменится на южный. К полудню зыбь на мелководье затихнет, а большие валы постепенно исчезнут в глубоких водах.
Судно натягивало канаты, тихо покачиваясь на волнах. Вип уже хотел подняться на борт, когда вдруг почувствовал, что в каюте кто-то есть. Он не был полностью уверен, поэтому приостановился и прислушался. Помимо обычных звуков — скрипа канатов, плеска воды о корпус — он услышал чье-то дыхание.
Какой-нибудь проклятый журналист, подумал он, один из этих шустрых мальчиков, которые думают, что «нет» означает «приложи побольше усилий» и что у них есть право вторгаться в частную жизнь.
Вип перешагнул через площадку трапа, ступая на стальную палубу, и сказал:
— К тому времени, как я досчитаю до трех, твоя задница должна быть на берегу, или тебе придется совершить длинный-длинный заплыв. — Затем он перешагнул через порог каюты, проговорил: — Раз... — и увидел Маркуса Шарпа, который, вскочив с места, стукнулся головой о верхнюю койку.
Шарп зевнул, потер голову, улыбнулся и сказал:
— Доброго утра, Вип...
— Вот это да, будь я проклят! — воскликнул Дарлинг. — Чему я обязан этим удовольствием?
— Я подумал, что, может быть, сегодня тебе потребуется помощь.
— Я рад паре дружеских рук, это точно, но что скажет по этому поводу Дядя Сэм?
— Дядя Сэм и послал меня... в некотором роде. Ученые по всей стране — по всему миру — пытаются подтолкнуть военно-морской флот организовать экспедицию для охоты на этого кальмара, но флот заявляет, что у него нет на это средств. Я думаю, дело в том, что флот не желает заниматься тем, о чем не имеет ни малейшего представления, и подвергать себя риску оказаться в смешном положении. Во всяком случае, они насели на Уиллингфорда, как будто от него ожидают, что он предоставит им какое-то чудодейственное средство. Когда я сказал ему, что мы выходим в море, он посчитал, что это произведет хорошее впечатление, если флот также примет участие в экспедиции, некоторым образом вывесит свой флаг — то есть меня. Предполагается, что мое присутствие создаст впечатление, будто Уиллингфорд действительно что-то предпринимает. — Шарп помолчал. — Я пытался позвонить. Я думал, что ты не будешь... Я надеюсь, что ты не возражаешь.
