— Ну вот, — пробормотал Халид, — вот еще один, кто устал от меня. Ну да ладно, это неизбежно. Похоже, мне уготовлено полное отчуждение. По-видимому, в моей личности есть нечто раздражающее.
Они стояли, двое слегка потрепанных мужчин в мешковатых костюмах, небритые и неухоженные, на взгляд местных стражей порядка, чересчур похожие на выходцев с Ближнего Востока, не в силах решить, то ли им отправиться на поиски пропавшего товарища, то ли оставаться на месте в надежде, что тот сам найдет их.
— Видите этого клоуна? — спросил Биляль, указывая на пластикового гиганта с красным носом, рыжими волосами и в красно-бело-голубой шляпе, стоящего перед шатром с надписью «ЛОТЕРЕЯ».
— Да.
— Встаньте рядом с ним. Никуда не отходите, ни с кем не разговаривайте, никому не смотрите в глаза, гоните прочь мысль, будто вам нужно установить контакт с этими крестьянами, которых мы поклялись уничтожить.
— Видишь ли, я не могу согласиться с тем…
— Просто стойте на месте. А я тем временем пройду по этой аллее, разыщу Фейсала и приволоку его. Но вы должны понять, что если куда-нибудь отойдете, то искать Фейсала будет бессмысленно, поскольку тогда вы сами потеряетесь. И в конечном счете окажется, что я потеряю или одного, или другого, а в худшем случае сразу обоих. Вас быстренько арестуют, ваши липовые документы распознают, и дело будет загублено, после всех тех испытаний, через которые нам пришлось пройти. Вы понимаете? Скажите, что понимаете.
— Я понимаю, понимаю, но если мне позволят заметить, едва ли я виноват в том…
— Клоун, клоун с лотереей.
— Кстати, а что такое лотерея?
Но Биляль уже ушел.
Он старался идти без спешки, не пускать страх на лицо, подражать развязной походке американцев. Пытался смешаться с толпой, стать невидимым, маленьким безобидным человечком. Но в основном он старался не презирать себя за собственный идиотизм.
Заглянуть в кафе-мороженое «Дейри куин» — нормально. Заглянуть в «Макдоналдс» — терпимо, хотя и напряженно. Заглянуть во «Френдли» — слишком напряженно, все пялятся, нужно быстро думать по-английски, и полно настороженных белых людей, которые смотрят на тебя так, словно ты террорист. Впрочем, постойте-ка, они ведь и есть террористы. Заглянуть в «Сладкоежку»? С трудом приемлемо средь бела дня, когда там почти нет народу. Но отправиться на окружную ярмарку, только потому, что она выбросила в небо радугу ярких красок, напомнив всем им — оторванным от дома, одиноким, затравленным, ни на минуту не забывающим о том, что ждет впереди, — чудесный Багдад из старинных сказок? Чистейшее безумие. Да за подобную наиглупейшую глупость его казнить мало!
Мог ли Фейсал пойти прокатиться на «русские горки»? Маловероятно. А что насчет колеса обозрения, более подходящего для человека его возраста? Не видать ли его там? А может быть, он отправился в так называемую «комнату смеха»? Но тут Биляль понял, что старика надежно отвадит от аттракциона стилизованный рисунок индийского факира в тюрбане на стене шаткого сооружения из фанеры и брезента. Ну а если «Дикая мышь»? Крайне маловероятно. Там человека только пихают со всех сторон; весь смысл аттракциона — сгрудить вместе девчонок и мальчишек западного мира, тем самым якобы их напугав. По аллее проезжали уменьшенные копии автомобилей начала двадцатого века, но нет, это тоже не могло…
Биляль услышал свисток локомотива.
Он обернулся. Это был великолепный, хотя и уменьшенный железнодорожный состав; два локомотива как раз подтаскивали шесть желтеньких вагончиков к огням «станции», и действительно, в последнем вагончике сидел Фейсал, радостно обсасывая остатки того, что когда-то было огромным мягким мороженым. У него на лице застыло выражение чисто животного блаженства.
Биляль бросился к нему.
— Доктор Фейсал, как вы могли уйти просто так! Меня едва не хватил сердечный приступ!
— Что? Биляль, это же просто прелесть. Ну же, садись, у меня еще остались билеты. Прокатимся еще кружок. Но только теперь я хочу сесть поближе к локомотиву. Ты посмотри на машиниста! Вот о какой работе я всегда мечтал.
Машинист, сутулый подросток, сидел в кабине в хвостовой части второго локомотива. Биляль хорошо знал такой тип людей: язвительный уроженец западного мира, считает себя слишком хорошим для такой работы, в голове теснятся честолюбивые мечты. Прыщавый и обозленный, жаждущий чего-нибудь получше «Большой детской железной дороги».
— Нет, нет, нам нужно спешить. Мы должны вернуться.
С этими словами Биляль потащил доктора Фейсала через толпу, кратчайшим путем. В конце концов, ему неоднократно приходилось при свете звезд преодолевать закрытую зону между Иорданией и Израилем, укрываясь от прожекторов и локаторов пограничников. Что по сравнению с этим испытанием какая-то окружная ярмарка?
Но когда они добрались до клоуна, профессора Халида там не оказалось.
— Проклятье, — пробормотал Биляль, — вы двое точно сведете меня в могилу. Говорил же я ему…
— Биляль! — послышался радостный крик. — Фейсал!
Это был профессор Халид. В руках он держал позолоченную плюшевую свинью с блестящими пуговицами вместо глаз и двумя матерчатыми зубами, весело торчащими из приоткрытого рыла.
— Я выиграл в лотерею! Я выиграл в лотерею!
Рабочая комната оперативной группы «Зарси»,
Центральное управление ФБР,
четвертый этаж, здание имени Гувера,
Пенсильвания-авеню,
Вашингтон, округ Колумбия,
13.00
— Это концептуальная проблема, — сказал Ник.
Он, Сьюзен и Свэггер сидели в его кабинете, а за стеклянной стенкой два десятка агентов делали вид, будто не обращают на них внимания, хотя подобные заседания, как правило, означали резкую перемену политики.
— Мы видим во всем этом заговор. Нам нужны большие шишки. Нам нужно действие, внимание, успех. Извините, мисс Окада, но это действительно так. Каким бы верным сторонником Управления вы ни были, если вы завалите Афганца, отправите кого-то за решетку за превышение служебных полномочий и спасете Управление от крупного скандала — вы золотая.
— Пожалуй, не стану это отрицать.
— И я сам хочу того же. Это моя работа, но если мне удастся разоблачить противозаконные действия какого-нибудь высокопоставленного чиновника и вывести Бюро на передовые позиции, чтобы оно не плелось в хвосте, я тоже окажусь в победителях. И если к тому же мы еще обскачем кретинов из прессы и не дадим какому-нибудь козлу из «Нью-Йорк таймс» получить Пулитцеровскую премию,
[61]
это будет совсем здорово. Ну а что получит Боб Ли Свэггер? Удовлетворение от того, что поступил правильно? Насладится тем, что вызволил морского пехотинца из глубокой задницы и добился провозглашения его героем? Для него это важнее, чем для нас — карьера. Так что все мы, каждый по-своему, совращены гордостью, честолюбием и алчностью.
