В длинной белой одежде он был похож на духа, вставшего
из могилы, – бледное лицо, горящие глаза, но Рус знал, что на самом деле
Корнило во всем уступает Гойтосиру, тот редко позволяет ему даже помогать при
жертвоприношениях. Может быть, потому Корнило и держался ближе к Русу, найдя в
нем что-то родственное: тому тоже редко что удавалось.
– Что-то случилось? – крикнул Рус зло.
Он вскочил в седло, Ракшас заплясал под ним, чувствуя
тревогу и растерянность всадника и не зная, куда кинуться.
– Да нет вроде, – ответил Корнило медленно, – мне
показалось, что ты волишь что-то сказать.
У него был скрипучий голос, слишком резкий и сильный
для старика. На коленях лежал посох с резным кругляшом, Корнило не забывал, что
он – волхв, из-за пояса торчали крылья летучей мыши.
Рус ударил коня пятками, сделал круг вокруг повозки, крикнул
зло, сердясь на себя и не понимая, почему делает именно так:
– Дальше идем пешком!.. Дорога хорошая.
Корнило поинтересовался еще медленнее, так что Рус готов был
обрушить свою страшную палицу на голову старого волхва:
– Что? Зачем?
– Это не долго, – ответил Рус сердито. – Всего
день-два. Пока вот эти не оправятся.
Он указал на беглых рабов. Корнило всмотрелся, покачал
головой:
– Помрут прямо на телегах! Или рассыплются от тряски. Это
уже не жильцы.
– Делай, – велел Рус люто. – Да побыстрее, а то
отстанем.
Отвернувшись, он успел заметить, как Заринка бегом принесла
бурдюк с водой, подала вожаку невольников. Тот принял благодарно и пил, не
отрывая от Заринки сумрачно тоскующего взгляда.
Эти живые трупы даже не поняли, что от них хотят. Только их
вожак, он назвался Совой, да десяток могучих скелетов еще держались на ногах
настолько, что помогли погрузить своих сотоварищей на повозки.
Женщины Руса роптали. Грязные рабы лежали вповалку прямо на
их запасных одеждах, другие плелись, держась за подводы, но дети были рады
побегать; Ис принялась хлопотать с больными и ранеными, и Рус ощутил странное
облегчение. Будто бы снял с души тяжкий камень, а не напротив – погрузил
на свои телеги двести беглых и опасных рабов!
Заринка, глупая девка, еще не огрубевшая сердцем, топталась
возле Ис, пробовала помогать.
Правда, наутро их уже осталось сто восемьдесят. Двадцать
умерли от истощения и ран, но другие быстро восстанавливали силы. Ис не спала и
другую ночь, врачевала, учила Заринку и других женщин промывать раны и язвы
больных.
На рассвете прискакал Лех. Удивленно посмотрел на
разросшийся лагерь Руса:
– Я слышал, но сперва не поверил. Ты в самом деле взял
на телеги беглых рабов?
Рус ощутил, что не может смотреть в ясные глаза Леха.
– Ну, взял…
– Почему?
– Не знаю, – ответил он мрачно. – Что-то толкнуло,
вот и взял. Теперь жалею, но не стану же отказываться, раз надумал! Не
по-мужски.
Лех покачал головой. В глазах были смех и удивление:
– Рус, когда ты повзрослеешь? Ну, хочешь, я сам их… нет, не
мечом, а взашей?
Рус колебался, что-то останавливало, и уже совсем готов было
согласиться, когда от ближайшего костра подошел Корнило. Глаза его были красные
от усталости.
– Рус, – сказал он хмуро. – Не знаю, что тебя
толкнуло взять их с нами… но это крепкие люди. В каменоломни слабых не
отправляют, там выживают только самые сильные из сильных. А их переход через
горы? Их живучесть невероятна. Уже сегодня половина слезет с повозок.
А завтра все пойдут своими ногами. Вот только еды у нас больше нет! Ты
велел их накормить, а на это ушло все, что у нас было.
Лех засмеялся, а Рус сказал разозленно:
– Так отправь наших людей в стороны! Остался же кто-то на
ногах? Пусть поищут дичь.
Корнило поклонился:
– Я уже велел от твоего имени.
Он ушел, а Лех предложил:
– Ну? Я пойду разгоню?
– Они сожрали все мои запасы, – ответил Рус сердито. Он
чувствовал себя глупо, как никогда, отводил глаза. – Пускай теперь хоть
как-то отслужат. Я должен переложить на них какую-то работу. Потом, когда
обрастут мясом. Или хотя бы перестанут падать от ветра.
Русу передали, что Чех в ярости. Старший брат, как Рус сам
видел, стиснул челюсти, брови сшиблись на переносице, вид был настолько грозен,
что даже бояре страшились подходить близко. Не ровен час, даже спокойный
человек может потерять терпение. Особенно тот, у кого такие братья.
Однако Чех пересилил себя, смолчал. А Леху сказал, что
Рус после этой дурости какое-то время не натворит новых. Будет расхлебывать
эту, а они в племени вздохнут с облегчением.
Рус в самом деле ближайшую неделю сам устраивал облавы на
зверя, птицу, в каждом из ручьев, которые пересекали, ловил рыбу. Нужно было
кормить не только своих, но и голодных рабов. Они на глазах обрастали мясом.
Это оказались очень сильные, жилистые люди, иные были просто гиганты. Рус
обратил внимание на шрамы – такие получают от острого металла, а не от
камней, – подозвал Сову:
– Раз уж мы едем вместе, рассказывай о своих людях.
И кто ты сам?
Сова поклонился. Он был на голову ниже Руса, но в плечах
настолько шире и массивнее, что разница в росте вроде бы и не чувствовалась.
Его кости были широки, а ладони выглядели как лопаты. Лицо все еще было худое,
а глаза прятались под выступающими надбровными дугами, но теперь в них горел
яростный огонь жажды жизни.
– Я был воином, – ответил он невесело, но в голосе
невольно прозвучали ярость и тщательно упрятанная гордость. – Сперва
ратником, потом командовал конным отрядом. Не хвалюсь, но я не знал поражений.
В тридцать лет уже воевода! Да… я был самым молодым военачальником в
войсках Пана.
Он умолк, Рус поторопил нетерпеливо:
– Но почему вдруг там, в каменоломнях?
– Не на того поставил, – ответил Сова с хмурой
усмешкой. – Когда на кордоне началась драка между начальниками крепостей,
пошли в ход доносы, подкупы, я вынужден был принять чью-то сторону. Иначе бы
меня сожрали. Ну а потом оказалось, что противник нашел кого-то нужного во дворце.
Словом, меня обвинили в измене. Так я оказался в темнице. А потом самых
крепких послали ломать камень для тцарского дворца.
– Для тцарского дворца не нужен был камень.
Сова хмуро усмехнулся:
– Так это называлось. На самом деле дворец строили для
Коломырды. Она часто приезжала, смотрела.
– Ладно, поверю, – сказал Рус нехотя. Верить не
хотелось, но слишком часто подтверждалось, что не все ладно было в землях его
отца. – А другие?
