Когда она, не утерпев, вроде бы невзначай подъехала ближе,
он окинул ее любящим взглядом, расхохотался:
– Ты – маленькая копия Моряны!
Ис улыбнулась, она в самом деле подражала богатырке в одежде
и посадке, та же безрукавка-волчовка, оставляющая плечи голыми, то же
управление конем коленями, чтобы руки были свободные, но хорошо знала, как ей
красиво в такой дикой грубой одежде и когда ее черные волосы перехватывает на
лбу широкий золотой обруч с драгоценным смарагдом над переносицей.
Она улыбнулась хитренько, унеслась, ровная и стройная,
слегка и красиво покачиваясь в такт скачке. Рус вздохнул, провожая взглядом
прямую спину. Удается видеться только ночью. А днем подле князя должны
быть его бояре, воеводы, волхвы, старшие дружинники…
Он горько усмехнулся. Вот они, бояре, которые лишь вчера
стали дружинниками, вот дружинники, что вчера были отроками, вот волхвы,
которых Корнило спешно учит отличать одного бога от другого… Да что там! Каков
князь, таковы и бояре.
Позади стучали копыта, слышались негромкие голоса. Теперь
они должны держаться ближе к князю… все как-то неловко думать о себе как о
князе. Это его невозмутимый дядя Бугай, загадочный Сова, непоседливый Ерш,
Моряна-богатырка… Еще – Твердая Рука – молодой, красивый, с жадно
раскрытыми синими глазами. Единственный, у кого не было ни одной стычки за
время Исхода. Двужильный, он помогал всем, от усталости не раздражался, всем
уступал, он же единственный, кто дружил с Ершом. Возможно, только поэтому он и
пошел с Русом, а не с его братьями. Оружием владеет не лучше других, зато
известен как сильнейший кулачный боец. Мощным ударом кулака убивал быка, все
видели.
Теперь в его окружении и Шатун – молчаливый молодой
воин, изо всех сил старающийся походить на старых героев: немногословных,
суровых, загадочных. Он слышал, что таким был Скиф, и в подражание ему никогда
не носит доспехи, а только волчовку на голое тело. И волосы его всегда
открыты небу, будь там солнце, тучи или хлещет ливень. Без нужды хмурит брови,
никогда не шутит, почти не улыбается. Что его заставило пойти с ним, Русом?
Далеко впереди мелькнули две точки, исчезли. Рус хмурился,
не зная, как отнестись, что рядом с Буськой теперь чаще всего находится
Баюн-певец. Все-таки совсем недавно умелый боец, так о нем говорят. Но почему
пошел с ним, Русом, с которым дружбы никогда не было?
Сзади слышались смешки, звон уздечек. Рус прислушался, голос
Ерша был чересчур восторженный, восхищенный:
– Ух какие у тебя усы, Шатун!.. Какие усы… Нет, вы поглядите,
какие усы! Всем усам усы. Я таких еще не видывал. Слушай, Шатун, есть
важное дело. У меня тоже растут волосы… там, на заднице. Давай свяжем их:
твои волосы на губе и мои на заднице, да и ляжем спать. Ночь так перетерпим, а
ночи сейчас еще короткие, зато наши волосы вроде бы подружатся…
Слышался громкий гогот. Рус представил себе красное, надутое
от злости лицо Шатуна, улыбнулся тоже. Когда-нибудь Ерш нарвется, нарвется…
Лопнет железное терпение Шатуна.
В полдень, когда остановились на обед и отдых,
вернулись Буська и Баюн. Рус поглядел на их одинаково раскрасневшиеся лица,
угрюмо отвернулся. Почему-то стало завидно.
Слышал, как Буська спрыгнул у одной повозки, там что-то
говорили, вдруг донесся раздраженный мужской голос:
– Ты почему мне грубишь, сопляк? Я тебе отец или нет?
Буська ахнул:
– Ну ты задаешь загадочки… Я-то откуда знаю?
А Баюн уже вытащил из-за пазухи дудку, поскакал в
серединку стана. Там у него самые лучшие слушатели. Повозки по привычке
поставили кругом, так легче отбиваться, в середке быстро вспыхивали костры, на
треноги подвешивались котлы. Запахло ухой, вареным мясом.
Только один человек выехал за пределы стана, остановил коня
и смотрел в синеющую даль. В блеклом мареве над самым виднокраем вроде бы
виднелись вершины гор, но до них было так далеко, что Рус не был уверен, что
это не облачко причудливой формы.
А Корнило все смотрел на дальние горы, чему-то вздыхал,
на лбу морщины стали резче. Рус заметил, что губы старого волхва шевелятся.
Подъехал, спросил насмешливо:
– Вершины считаешь?
Корнило вздрогнул, оглянулся, на лице была виноватая улыбка,
застали врасплох, и вместе с тем малость раздраженная:
– Что?.. Нет, просто смотрю.
– А чё на них смотреть? – удивился Рус. – Они
нам не нужны.
Корнило покачал головой:
– Свиньи смотрят только на то, что нужно. И коровы.
И все звери и птицы. А человек… человек стремится увидеть еще и
незримое, услышать глас богов.
– А разве так услышишь? – снова удивился
Рус. – Для этого надо жертвы резать, а слушать в капище.
– Когда как, – ответил волхв неопределенно, –
когда как. Пути богов неисповедимы, никто не знает, где проявится их мощь и
как. Потому мы должны слушать все, рассматривать все, доискиваться до всего.
Почему вода мокрая? Кто каждую снежинку вырезает так хитро? Почему солнце
поднимается всегда на востоке, а заходит всегда на западе? Ответы на загадки
богов могут быть там.
Впереди слышались раздраженные крики. Две телеги сцепились
колесами, там затрещало. Погонщики, голодные и усталые до остервенения,
отбросили кнуты и схватились за ножи. Рус отмахнулся от волхва, дурость
какая-то, помчался к месту ссоры.
Глава 17
Эту ночь он снова долго не мог заснуть, ворочался, зло
сбрасывал покрывало. Ис перестала прикидываться спящей, спросила тихонько:
– Что тебя гнетет?
– Не понимаю, – сказал он вдруг, – сперва я ныл,
что все меня бросили… Теперь не могу понять, почему со мной идет столько
народу! Ведь многих я не знаю вовсе!
Голос его перешел в крик. Глаза выпучились, он сжал кулаки.
Ис вскрикнула со страхом и великой жалостью:
– Боги, как ты измучился…
– Я не устал!
– Ты измучил свою душу, – поправилась она
торопливо. – Но ты не подумал, что эти люди тоже… Ну, любят смотреть на
звезды.
Он вытаращил глаза:
– На звезды? Никогда не замечал.
– Ну, не обязательно на звезды. У многих, Рус, душа
ноет по чему-то необычному, необыкновенному. Но сами с места не сдвинутся,
пока… пока кто-то не позовет, не поведет, не пообещает. Тучные земли с сочной
травой и реки с рыбой они видели и в стране Пана! Ведь там это есть? Потому
пошли не за Чехом или Лехом, а за тобой.
Рус молчал, угрюмо переваривая ее необычные слова. Трудно
поверить, что эти люди, обычные воины, мечтают о чем-то большем, чем о жирной
еде и удалым скачкам по бескрайней степи. А если и мечтают, то умело и
глубоко прячут, стыдясь немужской слабости.
– Мне тоже кажется, – сказал он нехотя, – что я не
один такой урод. По крайней мере Корнило – тоже.
