– Боги подали знак, – сказал он перехваченным от
волнения голосом, – так не посрамим же!
Вдоль кустов пронесся птичий щебет. Из травы и просто из
земли, как призрачные серые волки, метнулись тени. Топот копыт оставался в
земле, всадники, словно ласточки в непогоду, летели низко, стелясь над верхушками
трав. Когда выметнулись на дорогу, загрохотала земля, за каждым всадником
потащился пыльный след.
– Нам нужны эти земли! – крикнул Рус яростно. –
Руби! Круши! Убивай!
– Убивай! – рыкнул Бугай страшнее разбуженного
льва. – Убивай всех!
– Убивай начисто!
– Жги! – донесся голос Ерша, который больше всего на
свете любил жечь такие костры, чтобы пламя поднималось выше самого высокого
дерева.
Мечи и топоры заблистали, когда они ворвались на околицу.
Многие всадники с дикими криками на полном скаку метали в соломенные крыши
горящие факелы, дротики с пылающими наконечниками, стрелы с зажженной паклей.
Пожары начались, когда первые дружинники проскочили весь до
конца. Люди выбегали в страхе, их рубили, топтали конями, протыкали копьями.
Тут же врывались в дома, там слышались отчаянные крики, плач, звенело железо.
Выбегали уже окровавленные, с горящими глазами, бросались в соседние дома,
сараи, конюшни.
Промчался Ерш, хохоча, как Чернобог:
– О сладкий миг победы!!!
Рус успел увидеть, как он, убив двоих во дворе, ухватил
выбежавшую девчушку, заголил ей подол и нагнул над плетнем. Всадники неслись
как ревущие от восторга бесы. Крыши полыхали, из окон на свободу рвалось
ревущее красное пламя.
Мы сильнее всех, успел подумать Рус с восторгом. Его меч с
легкостью развалил надвое чужака: не выбегай навстречу так ошалело. Мы сильнее,
свирепее! Мы как хищные волки в стаде глупых блеющих овец. И теперь это
все наше… Не было войны, которая велась бы не для грабежа. Не было на свете
войска, которое не избивало бы безоружных. Победитель всегда обыскивает карманы
побежденного, снимает одежду и сапоги!
Он огляделся, не выпуская меча из длани. Его воины уже
словно бы отупели от обилия пролитой крови, забрызганные красным.
Поскальзываются на размокшей от крови земле, красно-коричневая жижа хлюпает под
ногами, запах крови и внутренностей забивает даже запах гари. Многие держат
мечи в руках: иззубренные и выщербленные, даже погнутые, уже не входят в ножны.
По селу еще метались самые ненасытные: добивали раненых,
шарили в карманах и за пазухами, снимали сапоги с убитых. Рус привстал на
стременах, огляделся:
– Сова, Бугай!.. Сколько убитых?
Бугай отмахнулся, проскакал дальше, а Сова крикнул издали:
– Да кто ж их считал?
– Я говорю о наших!
Сова заорал счастливо:
– Ни одного!
Рус ощутил, как радостно екнуло в груди.
– Быть не может. Как же так?
– Не знаю. Даже раненых вроде бы нет. Разве что Комар
провалился в погреб, пару ребер сломал. А так все веселы, как волки в
стаде овец!
От горячей крови, что хлестала из широких ран, над весью
поднялся легкий туман. Трупы лежали на улице, на порогах горящих домов, повисли
на перелазах. Иные застыли с торчащими к небу руками, а в резне перед домом
войта, или как он тут у них зовется, было убито народу столько, что высился
пологий холм, что еще кое-где вздрагивал, пробовал шевелиться, из глубин
доносился хрип. Рус со свирепой радостью увидел, как снизу истекают красные
ручьи, а сам холм оседает, сплющивается, как куча грязного снега под лучами
солнца.
Рус остался на другом конце села, с великим облегчением
оглянулся на пылающие дома. Там уже не метались чужие. Изредка на полном скаку
проскакивал всадник, но все дружинники уже собрались вокруг Руса на окраине.
Сова приложил ладонь козырьком к глазам, озирал дали:
– На севере, чуть к востоку, еще весь… А поля-то какие!
И стадо, гляди-ка, уже гонят на луг… Что велишь, княже?
Рус перевел дух, стараясь делать это незаметно, чтобы не
видели, как он волнуется и трусит своего первого боя в роли вождя, князя,
предводителя воинской дружины. Выпрямился, вытянул руку с мечом. Голос
прогремел звонко и страшно для него самого:
– И ту весь предать огню! Не останавливаться! Чем
больше успеем застигнуть врасплох, тем выше будет победа!
Внезапно раздался сильный голос Баюна. Он орал веселое, но
героическое, и Рус ощутил, как сердце застучало сильнее, а кровь, и без того
горячая, почти вскипела, как в котле над жарким огнем. Эту песнь он не слыхал
раньше, Баюн умеет складывать быстро, а сейчас Рус видел, как выпрямились в
седлах воины, как на лицах появились хищные волчьи оскалы, а гордость в глазах
разгорелась как пламя.
– Не останавливаться! – крикнул Рус уже в спины. –
Буде за той еще одна весь, и ее предать огню и мечу!
Повозки, не дожидаясь слова от князя, двинулись в
захваченную весь. Волы хрипло и тоскливо ревели, когда копыта ступали на еще
горячие угли, потряхивали головами, сбрасывая горячие лохмотья пепла.
Еще слышались душераздирающие крики. Уцелевших вытаскивали
из подполов, били, требовали указать золото, спрятанные ценности. Молодых
женщин тут же гвалтовали.
Рус повернул коня, убедившись, что сопротивление сломлено
всюду. В головной повозке Ис встретила его встревоженным взглядом, полным
любви и ласки. Ее нежные руки потянулись, и Рус наклонился с коня, чтобы ее
трепетные пальцы коснулись его щеки.
– Береги себя, – шепнула она.
– Я уцелею, – ответил он, смеясь. – Хотя бы
для того, чтобы снова ощутить вкус твоих спелых губ.
Она слегка покраснела, но глаза ее смеялись.
– Все равно берегись. Иногда даже женщины могут ударить
ножом.
– Для этого к ним надо подойти слишком близко, – ответил
он весело. Посмотрел в ее ясное лицо, полное любви и преданности,
сказал внезапно: – Ты не поверишь… но я просто не представляю,
чтобы я подошел к другой женщине.
Ее высоко вскинутые брови взлетели еще выше.
– Врешь.
– Ис, мне достаточно тебя одной. Я люблю тебя.
– Скажи это еще, – потребовала она.
– Ис, я люблю тебя!
– Еще!
– Ах ты ж ненасытная…
В их сторону подуло жирным черным дымом, совсем близко
раздавались дикие крики. Двое мужчин вытащили из ямы, накрытой корзиной,
девчушку, сорвали с нее одежду. Один тут же ухватил ее за волосы, другой с
гоготом срывал остатки одежды, но Рус видел только вспыхнувшие счастьем глаза
Ис. Он знал, что они прекрасны, но не думал даже, что ее лицо может так
преобразиться.
– Я люблю тебя, – ответила она счастливо. –
О, как я тебя люблю, чудовище!
