– Трава для коней… земля для людей… будущее для детей…
Он начал обходить коня Руса. Уязвленный – вороные
считаются самими быстрыми, – Рус сердито пнул Ракшаса пятками в бока.
Жеребец покосился огненным глазом, нехотя наддал. Могучая фигура дяди поплыла
рывками назад, исчезла где-то позади.
– Молодец, Ракшас, – бросил Рус. Он наклонился,
потрепал жеребца по гриве. – Мы с тобой самые-самые…
Сам ли он натянул повод, Ракшас ли внезапно уперся
в землю всеми четырьмя, но Рус даже коснулся грудью гривы. Дыхание
остановилось в груди, он успел замкнуть его в горле, чтобы не выдать себя
вскриком, недостойным сурового воина.
Река выбросила широкую петлю, и в ней раскинулся огромный
град. Высокая стена огораживает со всех сторон, даже со стороны реки, а отсюда,
со стороны наступающих, кроме стены, еще и ров – широкий, наполовину
занесенный мусором, без воды, но все же не даст ворваться с наскоку, если на
дно вбиты заостренные колья, как делается всюду!
Отсюда, с холма, хорошо видны за высоким тыном добротные
дома, даже двухповерховые, сараи, амбары, конюшни, загоны для скота. Тын в три
человеческих роста, не больно крепок, но на коне в град не ворвешься, а на
стену полезть сгоряча… можно и захватить град, но только при большой удаче.
Он проследил взглядом дорогу, утоптанную, пробитую колесами
тяжело груженных телег. С двух сторон в нее вливаются еще две, явно от уже
захваченных весей. Дорога ведет прямо к тыну, где под навесом виднеются ворота.
Высокие и массивные, настоящие городские врата. Дорога перед вратами обрывается
рвом, через него перекинут широкий подъемный мост. Но по тому, как врос в
землю, не похоже, чтобы когда-то поднимали.
Застучали копыта, подъехали дядя Бугай и Моряна-богатырка.
От них веяло теплом и несокрушимой силой. Рус стиснул зубы и напомнил себе, что
он – князь, суровый и впередсмотрящий. Не пристало опускать плечи и
лащиться к богатырям, дабы приласкали. Ныне он – защитник своего народа.
Бугай рассматривал град с горделивым презрением. Вся его
могучая фигура дышала здоровьем и мощью, что дается только жизнью на свободе,
ночевками у костра, когда пьешь лишь ключевую воду, а ешь сырое либо слегка
обжаренное мясо только что убитого зверя. Или человека.
Лицо Моряны было суровым и надменным. В одной руке
лежал повод, конь еще вздрагивал от бешеной скачки, ронял пену. В другой руке
богатырка уверенно держала свою исполинскую секиру.
– Земляные черви, – сказал Бугай с невыразимым презрением.
– Жалкий народ, – согласилась Моряна.
Рус ликующе рассматривал толпы народа, отсюда похожего на
муравьев, что спешно расчищают ров вокруг города. Да и не ров вовсе, сотни лет
о нем явно не помнили, его засыпали ветры, заносили ливни, почти сровняло с землей,
но теперь горожане спешно роют, неуклюже бросают землю в обе стороны. Вон
только-только жидкий ручеек потек по рыхлому дну, норовит тут же юркнуть в
землю.
Застучали копыта, Рус узнал по стуку коней Совы и верного
Буськи, непоседливого и пронырливого. Сова лишь бросил короткий оценивающий
взгляд, лицо не выразило удивления, а голос был деловит:
– Мост не разборный, хорошо. И не подъемный. Дорога
чересчур широка. Хорошо загонять скот в ворота, но худо для обороны.
– А худосочные стены? – заметила Моряна. –
Пальцем ткни – проломятся.
– А гребень над воротами? – добавил Бугай. –
Для воробьев разве. Лучников туда не посадишь.
Буська пискнул сзади:
– Так они и есть воробьи! Мелкие… Это под твоим задом любой
пол проломится.
Бугай преувеличенно свирепо рыкнул, Буська на всякий случай
подал коня назад. Рус молчал, вождю надлежит быть матерым и молчаливым, но
изнутри рвалось щенячье ликование. Навес в самом деле только от дождя, ворота
явно слабые, отсюда видно, городская стена обветшала, бревна расшатались, вон
зияют щели. И град тоже падет в их жадные сильные руки, как пали веси.
Скоро жадные пальцы победителей будут повергать чужаков оземь, рубить и колоть,
а с их жен и дочерей срывать жадными пальцами одежды!
Отсюда, с холма, было видно, как горожане, те же бабы и
детишки, месят глину с половой и навозом, таскают ведрами на крыши, где
поливают щедро, закрывая соломенные снопы, торчащие концы бревен, дабы горящие
стрелы варваров не подожгли дома.
Ему показалось, что суета и бестолковость, когда горожане
сталкивались лоб в лоб, тают на глазах, хотя наблюдал за ними всего ничего.
Постепенно все начали работать быстро и слаженно, хотя по виду городка не
скажешь, что им приходилось сталкиваться с врагами.
– К бою, – велел он. – Посмотрим, что у них
за оборона!
– Пойдем на приступ? – загорелся Буська.
– Портки порвешь о колья.
– Тогда что?
– Узришь.
– Но…
Мощное хлопанье крыльев прервало его слова. Все вскинули
головы и зачарованно смотрели, как по красному небу снижается небывало
огромная, просто несметная стая крупных черных птиц. И только когда пошли
к самой земле, Рус понял, что это обыкновенные пестрые утки. Целая стая с
оглушительным кряканьем упала в поле, шуршала и кормилась вволю, а чуть погодя
шумно захлопали крылья: прилетели толстые, жирные гуси. Тяжело бухались в
хлеба, и даже Рус видел, что от стены колосьев ничего не останется. Утка
трусливо сосет зерно снизу, ходит робкой мышкой, а наглый гусь прет как кабан,
топчет, ломает стебли, а зерна вбивает в землю. От стада свиней больше
останется, чем от стаи гусей!
– Боги, – прошептал он, – что за богатейший край…
И он достался таким никчемам?
Сова подозвал троих на быстрых конях, велел вязать хворост в
вязанки, забрасывать ров. Так делалось везде, по этим же вязанкам можно
подняться и до верха тына, а там перебраться вовнутрь града. На Руса он не
оглядывался, распоряжался уверенно, уже зная, что молодой князь не самолюбивый
дурак, умный наказ не отменит, а только поблагодарит за подсказку.
Бугай все посматривал на гусей. По лбу пролегли морщины.
– Не пойму, – сказал он озадаченно. – У них
гуси за богов, что ли? Для кого оставили этот клочок поля с хлебами?
– Может быть, – предположила Моряна, – обманка?
И гуси, и кабаны сюда прут, дабы полакомиться, а тут их уже ждут. Ленивый
народ! Задницы не хочет потрудить, побегать за зверем по лесу. Сидит и ждет,
когда кабан подойдет к нему сам!
– Подлый народ, – решил Бугай. – Не знает
благородной охоты? Истребим всех. Даже в колыбелях.
Когда русы делали вид, что идут на приступ, на тыне сразу
поднялись человеческие фигуры. Рус с удивлением увидел множество женщин. Они
тоже черпали кипящую смолу из медных котлов, выплескивали на врага. За струями
кипящей смолы, жидкой как вода, оставались хвосты удушливого черного дыма.
Видно было, как тлеют угли, ибо между бревнами тына зияют щели, через них тоже
можно было бить стрелами в нападающих. Ежели бы иудеи умели метать стрелы!
