Моряки переглянулись в недоумении.
— Значит, она не просто официантка, а дочка хозяйки кафе, — вслух сказал Алексей. Он допивал вторую чашку легкого зеленого чая, а Слюсаренко во все глаза смотрел на девушку, которая так и не уходила из-за стойки. Она как загипнотизированная смотрела на моряка.
Чтобы не привлекать внимания остальных посетителей, Алексей предложил девушке присесть к ним за столик. Но та отрицательно покачала головой и лишь тихо проговорила:
— Потом.
Он уже знал, что вьетнамцы всегда так говорят, по поводу и без повода. Тогда Алексей решил воспользоваться лексиконом недавно прочитанного советско-вьетнамского разговорника.
— Когай, — проговорил он, что означало «девушка».
Замполит посмотрел на старшину, на его заблестевшие глаза и забыл продолжение. Из неудобной ситуации Алексей попытался выйти, повторив обращение с добавлением приветствия на английском языке.
— Когай, гуд монинг, — смешал он все в кучу.
Девушка еле заметно дернулась и послушно присела на краешек стула. Но ни Слюсаренко, ни она так и не притронулись к чашкам уже остывшего чая. Они смотрели друг на друга и молчали.
Наконец моряк тихо спросил:
— Товарищ замполит, можно я оставлю ей свой домашний адрес?
Алексей с улыбкой подумал, что в другой обстановке он ответил бы матросу, что «можно Машку за ляжку», а на флоте говорят «разрешите».
Она уловила озорное настроение Коркина. И с какой-то обреченностью во все глаза смотрела на молодого лейтенанта. Отчего обоим стало как-то не по себе. Все стороны понимали — перспективы отношений не будет. Знакомство с иностранцами запрещено Памяткой сходящего на берег в иностранном порту.
— Валяй, пиши. Да не забудьте пригласить на свадьбу, — вдруг сказал Алексей и сам ошалел от своей смелости. Он вдруг вспомнил слова гида, в шутку предложившего обращаться к понравившимся женщинам «ток ив ко», что значит «я тебя люблю». Алексей так и сказал с улыбкой и показал пальцем на своего соседа. — Ток ив ко. — А на прощание добавил: — Кам-энь, — что означало «спасибо».
Боевая служба завершилась через месяц. Экипаж получил хорошую оценку, а они с командиром — по медали «За боевые заслуги». Алексей уже забыл случай в данангском кафе, как Слюсаренко напомнил. Старшина зашел к нему в каюту, чтобы попрощаться. Он уходил на дембель. Алексей усадил его за стол в своей тесной каюте, разлил в стаканы с желтыми подстаканниками зеленый чай. Они начали неспешный разговор.
— Хочу остаться работать во Владике, — первым начал моряк. — Устроюсь мотористом на гражданское судно.
— Наверное, правильно, ты парень толковый, все же мы тебя на корабле и в партию приняли. Во Владивостоке больше возможностей заработать и получить образование. А почему ты не захотел остаться служить на корабле мичманом?
— Курица не птица, мичман не офицер, — шуткой ответил старшина.
Алексей вспомнил, что и ему в архангельском учебном отряде, еще на срочной службе, предлагали перейти в школу мичманов. Он решил тогда точно так же и стал офицером. Хотя жизнь мичмана казалась намного легче, чем матроса-срочника. Старшина Жантоев, командир учебного взвода, построил тогда на плацу всех отказавшихся от перспективы стать мичманом и спросил своим восточным вкрадчивым голосом: «Фотографы есть?»
Многие почему-то подумали, что знание фотодела несколько облегчит службу, и человека три сделали шаг вперед. Двадцать моряков, оставшихся в строю, с завистью смотрели на счастливчиков. А те, распрямив плечи, предвкушали работу в теплой фотомастерской. Там-то точно можно будет выспаться. Именно сон являлся в то время основным желанием и заветной мечтой курсантов, стоявших в строю на холодном ноябрьском ветру.
— Видите кучу угля? — не меняя интонации, спросил «фотографов» взводный.
Все посмотрели на огромную насыпь вмерзшего в землю угля возле котельной. Наступила звенящая тишина. Ожидание неизвестности повисло на замерших и хлюпающих носах любителей тепла и домашнего уюта.
— Берите ломы и уменьшите эту кучу раз в десять, — уже грозно приказал Жантоев.
Воспоминания вспыхнули неожиданно и так же погасли, как искра от костра. Сделав глоток чая, Алексей продолжил разговор.
— Я посоветовал бы тебе учиться. Рекомендацию за пять минут напишу.
— Да я и сам хотел на эту тему посоветоваться.
— В чем же дело? Советуйся!
— Думаю поступить в институт восточных языков.
— Ну что ж, рекомендация у тебя, считай, в кармане, — одобрил выбор старшины замполит. — А тут не замешана та девушка, вьетнамка? — поинтересовался он.
Слюсаренко ответил просто, мол, мы переписываемся.
Шел 1988 год, и они не могли знать, что совсем скоро жизнь круто изменится и уже не будет страны, в которой они родились, — Советского Союза.
Глава седьмая
Девушка из Дананга
Андрей Слюсаренко, хотя и мечтал о работе на рыболовецком сейнере, устроился на берегу доковым рабочим Владивостокского судоремонтного завода. В один из дождливых майских дней он отнес документы в приемную комиссию Дальневосточного государственного университета на факультет восточных языков.
Три года службы научили его не бояться трудностей, верить в лучшее, ценить дружбу. Андрей и служил, и сейчас работал по морали своего отца, токаря уральского завода: «Сынок! Отдавай всего себя работе, и люди, начальство обязательно заметят твое трудолюбие и воздадут должное».
Несколько месяцев трудовой деятельности в заводском доке доказали правоту отца. Коллективу парень пришелся по душе. Поэтому, когда отдавал мастеру заявление на увольнение, он получил важную для себя оценку. Пожилой человек в промасленной брезентовой куртке напутствовал его:
— Андрей, жалко тебя отпускать. Но получить образование важнее. Флотская и рабочая закалка, уверен, пойдет тебе впрок.
Подумав, добавил:
— Приходи работать в вечернюю смену, на студенческую стипендию долго не протянешь.
Учеба давалась тяжело, но природная склонность к языку и трудолюбие сделали свое дело. Второй курс очного отделения Андрей заканчивал уверенным середняком.
С Ти-Хай, так звали девушку из Дананга, они переписывались. Андрей узнал, что ее имя означает «первая дочь». Забавно, но у нее было и второе имя — Щенок. По старинному поверью ребенка с некрасивым именем боги не захотят забрать к себе или навредят ему.
Их отношения даже любовью на расстоянии назвать было сложно. Скорее все походило на дружбу. Да и что их могло объединять? Разные люди, разные страны… Как-то Андрей получил письмо, где она писала о возможном приезде во Владивосток. Без дальнейших объяснений.
В один из обычных учебных дней, в феврале 1990 года, Андрей сидел на лекции по политологии. Предмет ввели вместо истории Коммунистической партии. Молодой доцент — пожилые преподаватели вдруг стали обходить стороной новую науку — с упоением рассказывал о возможностях и ценностях демократии и свободы. Его бред никто не записывал, понимая, что зачет будет поставлен даже после пятиминутных рассуждений студента на экзамене. К примеру, о доступности радио «Свобода» для советских моряков, находящихся в дальнем плавании. Лектора постоянно перебивали вопросами из зала типа «Что такое свобода, равенство, братство? Зависит ли свобода от величины банковского счета и почему американская демократия насаждается с помощью войны?».
