И вот теперь этот дикарь собирается нести их религию в жизнь, и даже похоже на то, что самих их хочет учить христианству.
— Дивны дела твои, господи, — прошептал Кандараки.
Под вечер встал вопрос, что делать: плыть ли дальше или остановиться на ночлег? Боцман и механик говорили, что им будет очень трудно вести катер без отдыха день и ночь. Но и стоять среди ночи на одном месте было небезопасно: в темноте могли подкрасться враги.
Решили ночью плыть, а привал сделать днем, тем более что река тут еще широкая и глубокая — можно плыть полным ходом и в темноте.
— А засветло отдохнем и можно будет сделать экскурсию куда-нибудь подальше от берега, — сказал Скотт.
Ночи вблизи экватора темные и долгие. И до самого рассвета рокотал мотор, тревожа окружающую тишину. Птицы срывались с деревьев и с криком разлетались в стороны. А туземцы в своих хижинах прислушивались к этому шуму и думали, что он сулит им что-то недоброе.
На другой день облик берегов сильно изменился. Они стали выше и суше; вместо непроходимой лесной чащи по обоим берегам раскинулись безлесные просторы, лишь кое-где виднелись небольшие группки деревьев. Деревень вдоль берега не было. Дело в том, что река служит тут проезжей дорогой. А жить у дороги в этих местах — дело не из приятных, особенно на открытом месте: могут заглянуть нежеланные гости. Лучше ютиться где-нибудь поодаль, под защитой деревьев, неприметно, чтобы ты все видел, а тебя — нет.
Река вела на северо-запад. Ландшафт менялся несколько раз. После высоких берегов снова пошли низкие, заросшие бамбуком. Тут подстрелили несколько диких уток и, выбрав место посуше и поудобнее, сделали привал. Это было очень кстати: ноги у всех затекли от неподвижного сидения.
Файлу принялся жарить уток, а Скотт, Брук, Кандараки и Хануби отошли немного в сторону от берега, чтобы поразмять ноги. Тут они заметили раскидистое, густое дерево с ярко-зелеными листьями.
— Хлебное дерево, — сказал Брук. — Нужно бы попробовать свеженького хлебца.
— Конечно, — сказал Скотт, — тем более что сухари нужно экономить: а вдруг не хватит?
Позвали Файлу. Он выбрал один плод весом за полпуда, отнес его к своей «кухне», разбил, извлек содержимое и «замесил тесто», из которого потом стал печь на сковороде лепешки. Каждый из нас непрочь бы попробовать такого хлеба, но едва ли кто-нибудь согласился бы вообще питаться им.
Немного дальше снова увидели необычное дерево, на ветвях которого висело много черных крупных плодов. Но только люди приблизились к нему, как вдруг «плоды» подняли крик и разлетелись в разные стороны.
— Что еще за чудо! — крикнул, растерявшись от неожиданности, Брук.
Кандараки и Хануби засмеялись.
— Это же летучие собаки, — сказал Хануби.
— Только этой нечисти и не хватало! — буркнул Брук.
Эти животные похожи на наших летучих мышей, только куда крупнее. Морда у них напоминает собачью, отсюда и идет название. Как и летучие мыши, они ведут ночной образ жизни, а днем висят на деревьях, уцепившись задними лапами и закутавшись в свои крылья.
Поднялись на пригорок. На западе простиралось безлесное плато, с востока подступала зеленая низина. На берегу, возле катера, курился дымок. И нигде не было видно жилищ туземцев. Казалось, ни единой живой души, кроме наших путешественников, не было на много миль вокруг.
— Удивительное дело, — в раздумье сказал Скотт. — Такой богатый край и словно вымерший.
Кандараки усмехнулся.
— Ну, не скажите, — проговорил он, — я уверен, что в это самое время не один десяток глаз следит за каждым нашим шагом.
— Чего ж они прячутся, дураки? — сказал Скотт. — Разве мы хотим причинить им какой-нибудь вред?
— Должно быть, научены. Когда-то кто-то их тут крепко напугал, — ответил Кандараки.
— А вот смотрите, какая птичища бежит, — крикнул Хануби, вскидывая ружье.
— Это казуар, — сказал Скотт, — не стоит стрелять. Он уже далеко, да и некогда с ним возиться. Еще не одного встретим.
Казуар мчался по долине как ветер. Он был очень похож на всем известного страуса, только с гребешком, как у курицы, на голове да с шеей, украшенной ожерельем, как у индюка. На концах крыльев и в хвосте у него не было тех красивых белых перьев, из-за которых так ценится страус. И вообще перья у казуаров необычные, похожие скорее на шерсть.
— Жалко, — сказал Брук, — что в этой дурацкой стране нет, кажется, кроме казуаров, ни одного животного, на которое стоило бы поохотиться. Даже ни одного хищного зверя.
— Зато хватает хищных людей, — сказал Скотт. — Однако пора возвращаться. Файлу, видно, уже ждет с обедом.
Пробираясь через кустарник, они были оглушены громким, пронзительным криком какаду. Порядочная стайка этих попугаев, рассевшись на ветвях, вела свою оглушительную беседу.
— Вот уж разболтались, настоящие попугаи… — сказал Брук, затыкая уши, и вдруг запрыгал, замахал руками и с ревом стал кататься по земле.
Все остановились в удивлении.
— Что с ним такое? — сказал Скотт. — Неужели крик какаду так подействовал на него?
— Помогите! Осы! Осы! — выл Брук.
История, конечно, не из приятных, но тут нельзя было удержаться от хохота. А между тем загудело над самым ухом мистера Скотта, и все, вместо того чтобы спешить на помощь, бросились прочь.
А дело обстояло просто: Брук ступил ногой в осиное гнездо, за что и был наказан.
Ну и бранился же он! Всем досталось: и осам, и какаду, и папуасам, и Новой Гвинее вообще. Попробуй тут смолчи, когда все лицо у тебя распухло, глаза заплыли и при взгляде на тебя никто не может удержаться от смеха! Особенно радовались Чунг Ли и Файлу, два врага, которые одинаково желали «добра» мистеру Бруку.
Так плыли несколько дней. За все время только один раз они встретились с папуасами. Из заливчика вынырнуло им навстречу несколько пирог, в которых было много людей, вооруженных луками и пиками. По всему их виду и жестам можно было судить, что намерения у них воинственные.
Но, едва услышав выстрелы, они все разбежались.
— Мне уже начинает казаться, что если так пойдет дальше, наша экспедиция будет простой прогулкой, — сказал Скотт.
— Хорошо говорить, когда мы сидим «дома» и у нас под рукой есть оружие, даже пулемет, бомбы и газы. На суше будет не так легко, — возразил Кандараки.
В другой раз всех встревожил крик боцмана Старка:
— Смотрите, смотрите: человек на коне!
Если бы у нас закричали: «Смотрите, слон на самолете!» — это произвело бы меньшее впечатление, чем тут слова: «человек на коне».
Дело в том, что на Новой Гвинее совсем нет лошадей. Только на побережье можно было встретить двух-трех, завезенных европейцами. А появись лошадь тут, в глубине острова, папуасы были бы перепуганы не меньше, чем мы при виде какого-нибудь фантастического чудовища.
