Он ударил в гонг. Появился молодой воин, одетый настолько
пышно и богато, что Владимира передернуло. На лице Олафа отразилось откровенное
презрение.
Терибул усмехнулся. Похоже, он понимал варваров, и Олаф,
быстрый в смене чувств, сразу ощутил к нему симпатию.
– Голон обучит церемониалу, – сказал
Терибул. – Вас берут не простыми воинами. Этериоты вхожи во дворец
божественного базилевса!
Он отпустил их движением руки. Когда шли за разряженным
Голоном, Олаф спросил недоумевающе:
– Вот так сразу? Прямо в императорский дворец? Неужто у
них так своих людей не хватает?
Владимир скалил зубы. Легкость, с какой их взяли так высоко,
потрясла даже его. Хотя уже знал, что своим здесь как раз доверяют меньше
всего. Свои могут предать, продать, у них здесь родня, семьи, земли, свои
интересы, а варвары даже языка ромейского не знают. Будут поневоле преданы
базилевсу до конца, ибо с его падением умрут тоже. Разве не потому и он,
Владимир, будучи новгородским князем, набирал в охрану и даже в дружину
безродных изгоев?
Царедворец едва не подпрыгивал, только бы казаться выше
ростом. Любой ромей чувствует недоброжелательство к рослым варварам, да и не
только варварам, и когда на лбу Голона собрались морщинки, Владимир ощутил
какую-то каверзу. Царедворец на ломаном языке северян, понятном жителям
Гипербореи, спросил неожиданно:
– Эй, золотоволосый! У тебя ноги волосатые?
Олаф подумал, ответил в затруднении:
– Вроде бы да… А что?
– Так и запишем, – сказал Голон невозмутимо, но в
голосе звучало явное злорадство. – Теплую обувь на зиму не выдавать.
Глава 29
Анна сразу обратила внимание, что в палатийской гвардии
появилось двое новых. Оба северяне, только там вымахивают, как дубы на просторе,
такие рослые и широкие в плечах: один золотоволосый и с синими как небо
глазами, другой с черными как смоль волосами, чернобровый, смуглолицый. Он был
как свернутая в жгут молния, от него исходило ощущение опасности. Она видела
его только мельком, но стоило ей закрыть глаза, как перед мысленным взором
вставало его лицо, в котором никто, кроме нее, не видел сдержанной ярости.
Елена, бессменная подруга с детских лет, толкнула в бок:
– Тебя что-то тревожит?
– Ты заметила двух новых этериотов?
– Еще бы! Такие красивые мужчины нечасто встречаются
даже здесь.
Анна сказала, чувствуя, как при этих словах часто-часто
застучало сердце:
– Один мне кажется знакомым. Очень давно, лет десять
назад… он уже был здесь.
Елена ахнула:
– И ты такое помнишь?
– Ну… случай был особый. Он единственный, кто отказался
опуститься передо мною на колени.
Елена засмеялась:
– О, такое да забыть дочери базилевса!.. К тому же –
порфиророжденной! Нет-нет, я не говорю, что ты злопамятная. Если хочешь знать,
я тоже его запомнила. Только у того волосы были чуть светлее. Темно-каштановые!
Анна сказала нерешительно:
– Волосы со временем темнеют. Это он, я уверена. Только
уж очень большое совпадение…
Глаза Елены лукаво блеснули.
– Совпадение? Может быть, он как раз и прибыл, чтобы стать
на колени? Говорят, на Севере все тугодумы. Это у них от холода. Надумал только
сейчас. Давай вечером выберем время, пройдем мимо. Я найду повод, если хочешь.
– Хочу!
Повод нашелся только через два дня. Те двое новых этериотов
пока не были вхожи во внутренние покои, несли стражу снаружи. А при огромности
дворца для Анны и Елены это значило пуститься в долгое путешествие.
К тому же приходилось делать вид, что просто прогуливаются
вблизи дворца, подставляют лицо солнцу. Елена держалась беспечно, в то время
как Анна никогда еще не чувствовала себя такой скованной. Выйти на прогулку
только для того, чтобы посмотреть на нового стража? Да сколько их охраняет
дворец? Лучшие из лучших, самые отважные, умелые и статные, ибо в стражу
отбирают с красивыми лицами и телами!
Он стоял у одного из многих входов – высокий, красивый, с
бритой головой, откуда свисал черный до синевы чуб. В левом ухе блистала серьга
с красным камнем. В остальном он не отличался от других этериотов ни дорогими
доспехами, ни ростом, ни шириной плеч.
А Владимир, едва заметив, как отворилась бесшумно и легко
дверь, выпрямил спину и стиснул рукоять меча. Сердце сбилось с ритма: в
приторный запах благовоний ворвался неуловимо тонкий свежий аромат. Он не знал,
был ли это аромат цветов или чего-то еще, но все чувства уже узнали, сердце
застучало чаще. Всего однажды он слышал этот запах… Но как он мог тогда его
учуять, находясь за десяток шагов, окруженный потными солдатами?
Она вышла все такая же чистая и неземная, только теперь ей
было лет пятнадцать, если не больше, она превратилась из семилетней девочки в
рослую девушку, но лицо почти не изменилось, осталось чистым и открытым, разве
что чуть удлинилось. Большие понимающие глаза скользнули по Олафу и
остановились на Владимире.
– Как зовут тебя, этериот?
Голос ее, чистый и нежный, прозвучал в его ушах музыкой, но
Владимир успел заметить в нем и смущение, и властность, и легкую насмешку над
ним и собой, что вдруг решила заговорить с простым дворцовым воином.
– Вла… – прохрипел он внезапно перехваченным
горлом, – Владимир…
– Ты откуда, Владимир?
Она стояла перед ним смущенная, на щеках выступил румянец.
Ее подруга быстро зыркала по сторонам черными глазами, она была веселая и
бойкая, как лисичка.
– Я прибыл из далекой северной страны…
принцесса, – ответил он, с трудом совладав с голосом.
– Да-да, северной, – повторила она, – а… что
ты ищешь здесь?
Ее подруга оторвалась наконец от созерцания великолепного
Олафа, подсказала игривым голоском:
– Как все мужественные воины Севера!.. Чести и славы. А
заодно – денег.
Анна смотрела в лицо Владимира:
– Это верно?
Он знал, что нельзя ему отвечать так, но с губ сорвалось
само собой, как уже случилось в прошлый раз:
– Нет. Я прибыл… потому что хотел видеть тебя.
Румянец на щеках Анны стал ярче. Но она не отвела взгляд, и
Владимир внезапно понял, что она именно этого ответа и ждала. Неужто она узнала
в нем того запуганного и озверевшего подростка, который с мечом и ножом
готовился защищать себя от ее телохранителей?
– Зачем? – спросила она тихо.
– Не знаю, – ответил он так же тихо. – Что-то
сильнее меня… толкнуло. Взяло и повело. Но зато теперь я дышу с тобой одним
воздухом, хожу по тому же камню. И я чувствую себя на небесах!
