Дверь захлопнулась, и они оказались в полной темноте.
Внезапный ужас охватил Джейн. Она осознала, что находится сейчас полностью во власти Робина. Все, что угодно, может случиться с ней. Как она могла рисковать так глупо?
— Тут обычно не так паршиво, — проворчал Робин. — Гадость! — Под ногой у него загремела бутылка. — Эй, старушенция! Где ты там? А ну, включай свет!
В темноте сильнее чувствовались запахи — гнилью и плесенью пахли матрац и обои, золой и гарью тянуло от печки, но назойливее всего ощущался запах, который нельзя было спутать ни с чем: запах змей. Неужели у них тут гнездо, в этих развалинах? Джейн вздрогнула.
— Подождите минуточку.
Тусклый, бесполый голос раздался из самого сердца дышащей тьмы. Звякнуло что-то металлическое, запахло керосином, чиркнула серная спичка. Загорелся дрожащий огонек, стал виден фонарь. Фонарь висел в воздухе, его держала темная костлявая рука. Тень менгира наклонилась к ним, потом качнулась назад.
— Можете подойти ближе.
Позади фонаря — Джейн сощурилась, чтобы разглядеть — стало различимо лицо. Ни капли плоти, только череп, обтянутый сухим пергаментом кожи. Это была воплощенная старость. Высокий лоб, тяжелые веки, окруженные тенью. Тысячелетняя усталость заставила опуститься уголки глаз. Она была одета во что-то черное, с глухим воротом. Ее фигура была еле различима выше пояса, а то, что ниже, совершенно терялось в темноте.
Безгубый рот шевельнулся, произнеся:
— Дай ее мне.
Джейн вынула из сумки книгу. Выражение старого лица напоминало свечной огонек: беспомощная жадность.
Джейн сунула книгу в протянувшуюся руку.
Старуха поднесла книгу к носу, принюхалась. Раскрыла, вырвала три листка, сунула в рот. Медленно сжевала. Пролистнула несколько страниц, поколебалась на следующей, потом решительно вырвала ее и тоже съела. Под конец вырвала страничку из оглавления и, расправившись с ней, протянула книгу Джейн.
— Остальное меня не интересует.
Коричневая рука исчезла, потом появилась снова — уже с конвертом.
— Это возмещение. Надеюсь, достаточное.
Джейн, не заглянув в конверт, положила его в сумку. И, поколебавшись, спросила:
— Почему вы это делали?
— На этих страницах было одно имя. Я хочу, чтобы его забыли.
— А зачем вы их ели?
— Я уничтожаю свое прошлое.
— Но зачем?
Что-то сухо зашуршало, словно шелком по мрамору, и лицо подплыло ближе. Рот широко раскрылся в пародийной гримасе отчаяния, потом сжался с пугающим выражением решимости.
— Железом пахнет, холодным железом, трудной судьбой и предательством. — Она резко приблизила фонарь к лицу Джейн. — Ты не из моих детей! Что ты тут делаешь?
Джейн испуганно вздрогнула.
Фонарь отдалился.
— Ладно, неважно. Садись у печи, я все тебе расскажу.
Она сунула фонарь в пустой очаг — по комнате запрыгали тени. Достала из ниоткуда два низких стула.
— Какого хрена время теряем? — проворчал Робин, усаживаясь рядом с Джейн. Сидеть было неудобно. Из каминной трубы тянуло холодным сквозняком, но сажа не сыпалась — здесь давным-давно не разводили огня.
Хозяйка садиться не стала.
— Сейчас все не так, — начала она. — Представьте себе время, когда высота жилищ не превышала высоты копья, не было машин сложнее ткацкого станка, и календарь был только один: Луна. В то время все женщины жили в гармонии.
Робин фыркнул.
— А мужчины? — спросила Джейн.
— Не было никаких мужчин. Мы еще не создали их.
Лицо повернулось к менгиру. Камень не отражал света, только поглощал и в темноте выделялся как сгусток тьмы еще более глубокой.
— Это моя вина, мой грех. Я разделила женщин на женский пол и мужской. Это был первый грех и самый ужасный, потому что он привел во вращение Колесо.
Открылась со щелчком дверь шкафчика, она достала хрустальный графин и налила себе стопку. Бросила туда, взяв щипцами, кусочек льда из ведерка, потом ведерко накрыла крышкой. Изящно скользнула к менгиру, трижды обогнула его. При ее движениях раздавалось шуршание. С каждым оборотом ее лицо и руки оказывались все выше.
— Я тогда была могущественна, да, и красива так, что даже вообразить трудно, красива и бледна, словно сама Владычица Смерть. Тогда, в те далекие времена, правителей у нас не было, и почитали мы только старость, но я стояла высоко среди могучих, и за мои свершения Совет Семи сделал меня Ламией.
Она помолчала. Джейн пришлось сказать:
— Я не знаю, что такое Ламия.
Шуршание. Словно кто-то ворошит старые газеты. Лицо поднялось еще выше.
— Это очень высокий сан, дитя. И нес он великую ответственность. Потому что мы владели таким могучим волшебством, о котором этот выродившийся век и представления не имеет. По мановению этих рук, — она воздела руки, — раскрывались горы и разверзались пучины морские. Звезды сходили по моему зову на землю, и я говорила с ними и училась у них. Никто не умирал тогда. В этом не было необходимости .
С шипением и постукиванием у самых ног Джейн включился электрообогреватель. Вздрогнув, она посмотрела на него. Раскаленные спирали бросали на стены темно-красные отблески. Грязное пятно на обоях таяло, исчезая. Джейн пропустила несколько слов из рассказа.
— …Не слушала поначалу, считала просто своей фантазией, случайно забредшей в голову мыслью.
Одному боку Джейн было холодно, другому жарко. Сильно пахло керосином. Огонек в фонаре помаргивал, и что-то двигалось вокруг менгира, словно он выпускал широкие серые крылья. У Джейн слегка мутилось в глазах, и менгир виделся ей одновременно и камнем, и двулезвийным топором.
Необоримая усталость навалилась на Джейн.
— Я не могла помыслить, — говорила Ламия, — что такая простая идея обернется таким злом.
Джейн никак не могла сосредоточиться. Она зевала, терла глаза, трясла головой. Монотонный голос убаюкивал ее, и постепенно она впала в полудремоту. Ей показалось, что комната растаяла и уплыла куда-то и только менгир остался стоять где стоял.
Джейн находилась на какой-то ярко освещенной равнине. А Ламия снова была молода. Ниже пояса она была змеей. Она трижды обвилась вокруг камня. Но она была так прекрасна, так невинно сияла ее нагота, так приятно от нее пахло, что Джейн ничуть не боялась. Змеиная чешуя, яркая, как самоцветы, блестела на солнце. Зеленые глаза глядели пристально, не мигая.
— Где я? — спросила Джейн. Ламия ответила с высоты:
— Это Омфалос, пуп мироздания. Все обращается вокруг него. Чем дальше от центра, тем быстрее вращение, тем опаснее там находиться. Можно упасть. Оглянись вокруг.
