— Почему Военный Вождь молчит?
— Да, в самом деле? — сказала Кирена.
— А что говорить? Вы все уже сказали, советники мои, и я нахожу, что вы совершенно правы. Однако все это дела отдаленного будущего. А что необходимо вам в настоящем?
Келей поскреб в затылке.
— Ну, если запросто… Здесь собралось много народу, и хотя Мегакло вертится, как может, трескать один сушеный горох из старых кернийских запасов как-то нерадостно. Нельзя ли устроить охоту? Твои воины развлекутся, а на верфи будет свежее мясо.
— Ты снова прав, Келей. Охота — это будет полезно. Ихи, если Ихет действительно знает о каменоломнях, отвези ей от меня письмо. Хотя Сокар тоже наверняка что-нибудь знает, просто мы его не спрашивали.
Возвращаясь в крепость, я думала — флотилия и верфь задуманы, как ловушка, прием, способный заставить горгон думать, что мы укрепляемся здесь надолго… Но кто попался в эту ловушку? Ведь Кирена увлечена не меньше корабельщиков, а она — такая же, как я…
Но впереди маячили насущные дела. Прежде, чем я успела решить с охотой, вернулись разведчики, которых я посылала вглубь страны. А едва я успела поговорить с ними, гонец доложил, что горгоны с болота предлагают вступить в переговоры. Я ответила: «Пусть приходят»…
Но прежде, чем это произошло, приключились еще кое-какие события.
Первое из них показалось бы незначительным, если бы не его не совсем приятное завершение. Мне пришлось разбирать драку между Антиссой и одним самофракийцем, запамятовала уже, как его звали. Она бы убила его, если бы не люди кругом, которые не дали этому свершиться. Обычно все споры между амазонками и самофракийцами решались мирно, и эта стычка меня удивила. Но Антисса настаивала, что самофракиец нанес ей смертное оскорбление. Он взял ее меч. Не в смысле «украл», а взял в руки. Чтобы рассмотреть, да еще прилюдно. По нашим законам это действительно ужасное оскорбление, и Антисса имела полное право требовать его смерти. Но я не понимала, с чего вдруг самофракиец, долго общавшийся с нами, решился на такое. Может, у него была какая-то причина?
Я расспросила их обоих. Оказалось, они спали вместе (не такая уж редкость, вот насчет связей амазонок с атлантами слышать не приходилось). И он решил, что на этом основании ему позволено хвататься руками за ее меч. Дите малое, право слово.
Я объяснила Антиссе, что, будь мы дома, ей полагалось бы убить обидчика и омыть лезвие в его крови. Потому что там ни один мужчина, связанный с женщиной нашего народа, по глупости или незнанию такого преступления не совершит, только сознательно, и обязан платить. Но здесь не Темискира, и самофракийцы не знают всех наших обычаев, поэтому на первый раз виновного надо простить. А поскольку меч ее и впрямь осквернился, та, чей сан ближе к жреческому, должна очистить его огнем.
Притащили медный треножник, развели огонь. Я надрезала руку собственным мечом, так, чтобы несколько капель крови стекло на клинок Антиссы. Затем окунула его в пламя и держала, пока кровь не испарилась. Теперь скверна была снята, и я вернула меч Антиссе.
Зрители разошлись довольные (причем Антисса и самофракиец удалились вместе), но не все, как выяснилось. Митилена вышла из тени, откуда наблюдала за обрядом. Догоравшие угли отбрасывали отсвет на ее мрачное лицо.
— Ты опять прощаешь… Прощаешь их, внушаешь им, что они нам равны, а не рабы… И что хуже всего — ты уже прощаешь не за себя, а за других!
— Но Антисса согласилась с моим решением! Равно как и другие амазонки.
Митилена, тяжело ступая, обошла треножник.
— Никто из них не станет тебе возражать, потому что их воспитали в уверенности, что приказы Военного Вождя не обсуждаются. А за это время они уверились — что бы ни сделала Мирина — все к лучшему. Но я скажу — это гибель!
— Значит, господа и рабы необходимы?
— Да, — твердо сказала она, и странно мне было слышать это от бывшей рабыни. — Потому что, если всем дать равные условия, то власть и все остальное тут же захватывают те, кто сильнее телом. Они. И что бы ты ни делала для них, они все равно предадут тебя. Чем больше ты будешь одерживать побед, тем горячее в них будет это желание. Потому что они не допустят превосходства женщин ни в чем.
— И Келей предаст?
— Келей, может, и не предаст. Во-первых, он все время забывает, что ты женщина. И потом, он уже почти старик. Старик — это не совсем мужчина. Но будь он помоложе… Впрочем, тебя это не заботит. Что тебя заботит, кроме себя самой?
— Никогда я о себе не заботилась.
— Еще бы! Ты милостиво предоставляешь заботиться о тебе другим. Мегакло, Хтонии, мне… В этом отношении ты ведешь себя, как мужчина.
— Ты пытаешься меня оскорбить. Почему?
Я не была обижена. Я только чувствовала себя неловко.
— Как тебя оскорбить, если ты даже не понимаешь, что такое оскорбление?… Ты позволяешь нам любить тебя, служить тебе, поклоняться тебе. Но при этом тебя с нами нет, ты где-то там, глубоко укрылась в крепости своей души и следишь за нами сквозь бойницы глаз… Но я еще не теряю надежды докричаться до тебя, сделать так, чтобы ты услышала, потому что у меня нет выхода.
Она и в самом деле кричала:
— Нельзя быть жертвой! Потому что жертву не просто убьют, ее и очернят. Сама, мол, виновата, заслужила. У нас без вины не убивают… Смещать жертву с грязью, втоптать ее в грязь… И правильно делают! Жертва всегда виновата в глазах толпы, а это значит — нельзя быть жертвой!
Она почти задыхалась от крика, но неимоверным усилием овладев собой, продолжала хриплым шепотом:
— Мы не должны позволить им победить. Иначе мы утвердим их в сознании, что они побеждают всегда.
Может быть, не следовало так отвечать Митилене. Она была моей сестрой, я любила се настолько, насколько способна любить.
И все же я ответила ей, как когда-то Аглиболу.
— Кто может, тот делает. Кто не может, тот говорит.
Она отшатнулась, как от удара. И все же я верила, что она достаточно мудра, чтобы понять. Понурив голову, она побрела прочь. Потом вдруг становилась и сказала, не оборачиваясь:
— Обо мне говорят — угрюмая, мрачная, злобная… Но ты… Ты — веселая, светлая, сияющая, как Солнце, далекая от ненависти и зла — гораздо страшнее меня.
Пора было отправляться на охоту. Я не принадлежу к страстным любительницам этого занятия, которое иные народы по благородству ставят сразу вслед за войной. Но Келей был прав — нужно пополнить запасы продовольствия. А затем — недурно посмотреть, как горгоны и атланты будут вести себя вместе.
Среди тех, кто отправился со мной, были Хтония, Кирена, Герион, Эргин и Менот. Митилена тоже, хотя прежде на охоту она никогда не ездила. Было несколько кочевых вождей, Некри в том числе, и их воины. Они и предложили отправиться дальше от побережья, на берег озера, называвшегося не то Тритония, не то Трития, где, как он утверждал, хорошая охота.
