Гадалка, словно игрок в покер, выложивший на стол «флеш-рояль», триумфально откинулась в кресле. Она смотрела, как выражение надежды на лице Пельша сменяется досадой; как он поднимается, оправляет пиджак, в последний раз смотрит на книжные полки и устремляется к двери. Слышала его медленные шаги на улице.
«Вот ведь странный человек», размышляла она, закуривая папиросу.
Когда же взмыленный и запыхавшийся посетитель снова ворвался в комнату, мадам Буббль закашлялась.
— Вот! — сам на себя не похожий, Пельша бросил что-то на стол. — Чуть не забыл, черт побери! Чуть не забыл!
Пока он, будучи в сильном душевном волнении, ходил взад-вперед по комнате, мадам Буббль с досадой изучала лежащий перед ней предмет. Больше всего он походил на острие кирки или на металлический коготь, оторванный от музейного экспоната.
Гадалка протянула руку и взяла обломок двумя пальцами.
— Господи, — мадам Буббль испуганно посмотрела на Пельша.
— Что-нибудь случилось? — он казался всерьез обеспокоенным. — Где здесь можно набрать воды?
— Не надо, я в порядке, — гадалка облизнула губы. — Хотя, подождите.
Она с трудом поднялась с кресла и скрылась за гардиной. Зазвенела посуда, полилась вода. Вскоре мадам Буббль появилась с большой кружкой в руках.
— Вы меня простите, — сказала она, усаживаясь. — Нервишки пошаливают. Это ничего, это скоро пройдет.
Она молча пила воду и то и дело вытаскивала платок. Подносила его ко лбу, затем передумывала и убирала обратно. Пельша пристально следил за ее действиями. Наконец вода закончилась, и гадалка, тяжело вздохнув, заговорила.
— Молодой человек, слушайте меня внимательно. Я не имею права говорить подобные вещи, но вы должны идти к Вивисектору. Он — ваше единственное спасение. Отправляйтесь на улицу Майора Бегстока. Там, в доме с красным аистом на крыше, живет девушка по имени Андрин. Она знает о Вивисекторе и проведет вас к нему… Да, возьмите с собой побольше денег, так ее будет легче уговорить.
— Ах да, мадам Буббль, чуть не забыл, — Пельша остановился в дверях и потер подбородок. — На табличке у двери сказано, что вы занимаетесь стрижкой. Это, наверное, какая-то шутка?
— Если бы шутка, — проворчала гадалка, протирая тряпочкой хрустальный шар. — В наше время на одной магии не заработаешь. Вот и приходится, так сказать, расширять сферу деятельности. От массажа отказалась, теперь только стригу… Вам, кстати, нигде подравнять не надо?
Глава пятая,
в которой Данедин уходит со сцены, а зрители рукоплещут
На площади перед гостиницей, в окружении многочисленных зрителей выступал знаменитый уличный фокусник. Знаменитый — так говорили вокруг, сам Пельша видел его впервые. Человек-загадка, мастер мистификаций. Черный фрак, галстук-бабочка, напомаженные волосы. Ассистенты держались в тени; с их помощью из стоящего неподалеку циркового фургона незаметно появлялся и в него же исчезал реквизит. Они действовали настолько сноровисто, что, казалось, даже фокусник не догадывался об их существовании. Дамы смотрели на факира восторженными глазами. Говорили, что на каждом выступлении он умирает — тонет в аквариуме с водой, сгорает на костре, истекает кровью в ящике, пронзенный дюжиной шпаг, — и всякий раз появляется в новом месте с новой программой. Ходили нелепые слухи о проданной душе и полученном в обмен бессмертии. Отдельные личности авторитетно, но шепотом заявляли, будто слухи распускают хитрые ассистенты. Может, и так, Пельша не знал.
Ну а пока фокусник разминался: грыз хрустальные фужеры, доставал из шляпы кроликов, изо рта — куриные яйца, угадывал карты.
Деньги артисту кидали с большой охотой, ждали смертельного номера.
— Знаю я их, — проворчал стоящий рядом старичок. — Сначала они уличные, потом запираются в будке, начинают продавать билеты и гребут деньги лопатой. Или, того хуже, устраиваются в цирк и выступают в перерывах между равнодушными клоунами и дрессированными хомяками. Причем разницы между ними никакой. Тьфу!
Он плюнул под ноги, едва не угодив себе на ботинок, и стал пробираться сквозь толпу.
Местные зрители отличались поразительным миролюбием. Не было привычных перепалок, никто не выкрикивал в адрес артиста оскорблений и не сомневался в его профессионализме, не стояли наготове ящики с испорченными помидорами. Даже мошенника, повадившегося от имени факира собирать мелочь с задних рядов, не стали сдавать в полицию, а всего лишь вытолкнули на сцену в качестве добровольца. После известных манипуляций с ящиком и пилой человек вышел сильно побледневший.
Большинство фокусов Пельша были знакомы. Когда-то он пытался исполнять их сам — правда, еще в юношестве, при тогдашнем повальном увлечении театральным искусством, когда каждый третий мнил себя Кокленом-старшим, а каждый второй — Робер-Гудэном. Поэтому, иногда отвлекаясь от происходящего, Пельша с интересом рассматривал зрителей. Следил за их восторгами, удивлением, испугом, замешательством; старался угадать подставных «добровольцев». И совершенно неожиданно выловил из толпы знакомое лицо.
Данедин стоял в первых рядах зрителей. Пельша в первый раз видел его таким — плотно сжатые губы, напряженные скулы, бешеные глаза.
По правую руку от него приплясывал карлик с обожженным лицом. Он прыгал, крутился, хватал Данедина за руку и что-то ему говорил, смеясь. Когда карлик улыбался, стянутая шрамом кожа сворачивала набок маленький нос; губы исчезали, превращаясь в тонкие розовые нити, улыбка становилась похожей на оскал.
Лицо второго спутника Данедина пряталось за карнавальной маской. Удлиненная морда акулы с вертикально торчащим плавником возвышалась над толпой. Рисованный оскал с удивительной точностью пародировал ухмылку карлика.
Между тем ассистенты засуетились сильнее обычного. Создавалось впечатление, что их как минимум человек восемь. Они мелькали перед глазами, переставляя табуреты, отодвигая в сторону ширмы и ящики. Все действо продлилось не больше нескольких секунд: площадка оказалась полностью очищена, и ассистенты встали по стойке смирно, построенные в одну шеренгу — числом пять. Пропажу фокусника зрители заметили не сразу, а заметив, почему-то начали аплодировать. Сначала вразнобой, затем в такт, отбивая ритм. И тогда, повинуясь призыву зрителей, фокусник появился — из фургона, в новом костюме, с гордо поднятой головой. Пока он небрежной походкой шел к центру импровизированной сцены, шеренга распадалась, плавно уходя на задний план. В итоге перед фокусником остался один-единственный ассистент, в руке которого блеснула длинная шпага.
Начинался смертельный номер.
Зрители затаили дыхание. Стало слышно, как на одном из этажей гостиницы дрожащим голосом поет граммофон. Запись плыла, слова растягивались, и возникало ощущение, что все вокруг происходит в замедленном темпе и почему-то с удивительной иррациональной четкостью; так становятся видны под микроскопом мельчайшие щетинки на лапках жука. Жука, измученного бесконечной гонкой по шляпной коробке и столкновениями с твердыми отсыревшими стенками, но еще живого.
