— Но получается так, что на самом деле я согласна с
ними, — продолжала Оксам. — Что я тоже готова принести в жертву жизнь
трехсот людей на основании одного лишь предположения о том, что риксам стоит
потрепать нервы. Это труднее проглотить, Найлз, чем тактическую уступку.
Старый советник Нары ответил ей пристальным взглядом. Он
выглядел таким маленьким, сидя на диване посреди пышных подушек, — будто
остролицый эльф, угодивший в гостиную к какому-то сатрапу-толстяку. Найлз
прищурил голубые, невероятно зоркие глаза. Здесь, на такой высоте, в десяти
километрах от синестезических проекторов Форума, вторичное зрение не работало.
— Тебе и прежде доводилось идти на не самые приятные
компромиссы, Нара, — заметил он.
— Верно, я и раньше выторговывала себе голоса, —
устало отозвалась она. Найлз всегда так спорил с ней, когда она сомневалась в
себе. Избирая резкий тон, он выводил ее к пониманию ее собственных мотивов.
— Что же иначе на этот раз? — спросил он.
Она вздохнула, чувствуя себя школьницей, которую заставили
повторить заученный наизусть урок.
— Раньше мне приходилось торговаться с имперским
рынком. Я меняла снижение налогов на ужесточение патентного права,
протекционистские меры, свободную торговлю. Девяносто процентов политики Сената
— чистой воды экономика, вопросы собственности. Торговать жизнями мне раньше не
доводилось.
Найлз глянул за окно, в сторону Холмов Дани. Там сквозь
далекие мрачные облака пробивалась заря.
— Сенатор, а ты не знала о том, что после первого
Вторжения риксов в Империи не увеличилось относительное количество самоубийств?
«Количество самоубийств? — удивилась Нара. — К
чему это клонит Найлз?» Она пожала плечами.
— Население так велико, экономические силы настолько
неровно распределены… Подобная статистика — всего лишь проявление действия
закона больших чисел. Любые местные взлеты или падения числа самоубийств
гасятся, попадая в общий статистический котел.
— А что может вызвать подобные местные взлеты, сенатор?
— Тебе это отлично известно, Найлз. Ключ ко всему —
деньги. Спады в экономике ведут к росту числа суицидов, убийств, увеличению
детской смертности даже на самых богатых планетах. Человеческое общество — это
хрупкая структура, и если объем ресурсов снижается, мы начинаем грызть друг
другу глотки.
Найлз кивнул, его лицо озарили лучи восходящего солнца.
— Значит, когда ты выторговываешь снижение налогового
бремени и протекционистские меры, когда борешься за благосостояние в
соответствии с генеральным планом секуляристов, что ты выторговываешь на самом
деле?
Лучи солнца добрались до лица Оксам. Она зажмурилась. Как
это часто бывало, когда она оказывалась вне синестезического поля, перед ее
глазами заплясали образы прежних данных. Она визуализировала сказанное Найлзом.
На планете с миллиардным населением снижение планетарного продукта на один
процент привело бы к устойчивым статистическим сдвигам: к десяти тысячам новых
случаев убийств, пяти тысячам суицидов, к тому, что в следующем поколении
миллион человек никогда не смог бы выбраться за пределы родной планеты.
Объяснения каждой отдельной трагедии были крайне субъективными — у кого-то
рухнул дом, кто-то обанкротился, где-то случился этнический конфликт, — но
божество статистики без разбора проглатывало человеческие истории, сглаживало
цифры, придавало им форму закона.
— Конечно, — прервал ее размышления Найлз, —
процесс, к которому ты привыкла, не настолько прям, как приказ идти на смерть.
Оксам кивнула. Спорить по этому вопросу у нее не было сил.
— Я надеялась, что ты подбодришь меня, Роджер, —
вздохнула она.
Он откинулся на спинку дивана.
— Я уже говорил тебе, Нара: ты поступила правильно.
Политический инстинкт, как обычно, не подвел тебя. И очень может быть, что
совет действительно принял верное, с военной точки зрения, решение.
Она покачала головой. На ее взгляд, «Рысь» обрекли на гибель
без достаточно веской причины.
— Но я хотел сказать тебе вот что, — продолжал
Найлз. — Тебе и раньше случалось заниматься подобным.
— То есть — торговать жизнями людей. Найлз скользнул
взглядом по небу, перевел его на огромный город.
— Наш бизнес называется «власть», сенатор. А власть на
этом уровне решает такие вопросы, как жизнь или смерть.
Нара вздохнула.
— Ты думаешь, они все погибнут, Роджер?
— Экипаж «Рыси»? — осведомился он.
Старый советник не спускал глаз с Оксам. Солнце коснулось
его седых волос и сделало их по-мальчишески рыжими. Оксам понимала, что тревога
ясно читается на ее лице.
— Это Лаурент Зай, да?
Оксам опустила глаза. Лучшего ответа не требовалось. Она
понимала, что рано или поздно Найлз догадается. Он знал, что возлюбленный Оксам
— военный, а возможностей для знакомства с военными у сенатора-секуляриста не
так уж много. Партии, представленные в Сенате, были, что называется, «на
карандаше», но, кроме этого, вокруг них действовала неформальная информационная
система — сплетни, анонимные агенты и так далее. И все сведения об особо важных
персонах, поступавшие из этих источников, попадали в средства массовой
информации. Взволнованная и очень личная беседа новоизбранного сенатора и
возвышенного героя, какой бы краткой они ни была, не могла остаться
незамеченной.
Все сомнения, которые мог испытывать Найлз, исчезли бы,
раскопай он тот давешний разговор. И ему стало бы ясно, почему Нару так
тревожит судьба «Рыси».
Она снова вздохнула — на этот раз еще печальнее. Теперь ее
ближайший соратник знал, что она проголосовала за смерть своего возлюбленного.
Найлз склонился ближе к ней.
— Послушай, Нара: будет безопаснее, если они все
погибнут в бою.
Оксам впилась взглядом в Роджера. Ей очень хотелось прочесть
его мысли, но это было сложно, поскольку ей пришлось повысить дозу
антиэмпатического лекарства для путешествия по городу, где все и каждый были
обуреваемы жаждой войны.
— Безопаснее? — наконец сумела выговорить она.
— Если Воскрешенный Император узнает о том, что один из
членов военного совета имел личные переговоры с полевым командиром — тем самым,
который отверг «клинок ошибки», — то этому члену совета отрубят голову и
выставят ее на шесте на всеобщее обозрение.
Нара сглотнула подступивший к горлу ком.
— Я защищена привилегиями, Найлз.
— Как и всякий юридический конструкт, Рубикон — это
фикция, Нара. А у любой фикции есть свои пределы.
Оксам в ужасе посмотрела на старого друга. Рубикон был
основой фундаментального разделения власти в Империи Воскрешенных. Святыней.
