«Величественное шествие константы — вот удобство в ведении
войны», — думала Нара Оксам. Притом, что диаметр Империи равнялся тридцати
световым годам, скорость продвижения войны замедлялась до таких временных
рамок, внутри которых человеческое семя могло быть посажено, как озимые, —
на всякий случай, на черный день. Оксам была вынуждена согласиться на
необходимость прироста населения даже на своем родном Вастхолде, в семи
световых годах от риксской границы. Результатом этих законодательных мер должно
было стать освоение нетронутых материков Вастхолда: здесь биомасса
стабилизировалась в течение нескольких столетий, а теперь ее предполагалось
уничтожить буквально за сутки, чтобы было где вырастить поколение пушечного
мяса.
Империя наполняла кровавую ванну, способную поглотить
десятки миллиардов людей.
Сенатор-экспансионистка порой доходила до экстаза,
расписывая эти планы, от ее разума исходили волны партизанской лихорадки. Ее
фракция в сенате уже давно призывала к увеличению рождаемости. Экспансионисты
разделяли с секуляристами и утопианцами тревогу за рост власти мертвых. При
этом их девиз гласил: «Хороните мертвых вместе с живыми». Они пытались изменить
баланс власти только за счет численного преимущества, за счет непрерывно
растущей популяции (и следовательно, за счет существования вечно агрессивной расширяющейся
Империи, внутри которой мертвые ни за что не смогли бы преобладать).
Утопианцы придерживались другой, столь же непрагматичной
тактики: они обещали всеобщее возвышение, при котором симбиант даровался бы
любому гражданину Империи. Тогда мертвые были бы представлены всеми классами, и
каждый имел бы право на свой кусок пирога бессмертия.
Сенатору Оксам и представляемой ею партии секуляристов обе
эти стратегии представлялись абсурдными. Громадные массы живых, за которые
ратовали экспансионисты, были обречены на то, чтобы стать людьми второго сорта.
Как сказал один древний философ: «Бедные бедны только потому, что их много». А
если бы к этому уравнению прибавилось бессмертие мертвых богачей, то классовая
рознь в Империи Воскрешенных стала бы еще более заметной. Картина будущего,
рисуемая утопианцами, при которой каждый год возвышение получали бы миллиарды,
также не выдерживала критики. При таком варианте развития событий Восемьдесят
Планет попросту задохнулись бы и живые согнулись под грузом своих предков. Обе
схемы создавали такие демографические проблемы, которые можно было бы решить
только путем завоеваний.
План секуляристов выглядел проще. Зай давным-давно
справедливо назвал их поборниками смерти. Всеобщая и неотвратимая естественная
смерть уравнивала всех членов общества. Конечно, изобретенную технологию
изготовления симбианта уже нельзя было отменить, однако его применение
следовало до предела ограничить. К возвышению нужно было прибегать редко, а
отказ от него — поощрять. Кроме того, секуляристы мечтали о том, чтобы в руках
живых было сосредоточено как можно больше власти, а мертвые могли жить в своих
«серых» анклавах и созерцать черные стены, но не должны были пользоваться своим
единомыслием и накопленными богатствами для определения общего курса Империи.
Эти три партии, составлявшие в Сенате явное большинство,
противостояли Императору, однако оппозиция не была единой.
Для того чтобы поддержать свою идею прироста населения,
сенатор-экспансионистка продемонстрировала советникам записи, сделанные во
время Первого вторжения риксов. Восемьдесят лет назад риксы пытались навязать
Империи свою волю, заставить согласиться с внедрением гигантских разумов во все
имперские инфоструктуры. Вторжение началось с наглого террора. Города живых
обстреливали из космоса хаотичными гравитационными лучами. Здания рушились, как
будто было выстроены из соломы, толпы людей превращались в груды трупов,
валявшиеся вперемешку с обломками металла и пластика. Анклавы «серых»
обстреливали особыми разрывными снарядами. Симбианты после попадания таких
снарядов восстановлению не подлежали. В сельской местности, вдали от атомных
станций, население и животных уничтожали обычными бомбами.
Оксам смотрела на эти страшные кадры и думала: смерти
хватает на всех.
Возможно, в этом была природа соблазна войны: она давала
всем партиям то, чего те желали. Миллионы новых возвышенных героев — для
утопианцев, колоссальный рост населения — для экспансионистов, множество
настоящих смертей — для секуляристов. А для Императора и лоялистов — период
непререкаемой авторитарности.
Когда сенатор-экспансионистка закончила свое выступление,
мертвый монарх кивнул. Сгущалась тьма. Оксам догадывалась, что Император не
спал двое суток, а сутки на Родине были долгие. Мертвые во сне нуждались мало —
они просто ненадолго входили в состояние медитации, общались с вечностью и за
это время омолаживались. А вот живые члены совета выглядели изможденными.
— Рад, что вы решили приготовиться к худшему, сенатор.
— Благодарю вас, ваше величество.
— Есть возражения? — осведомился Император.
Нара поняла: вот оно. Весь пакет законопроектов — рост
населения, детство, наполненное муштрой, бесчисленные девственные земли,
принесенные в жертву войне, — все сводилось к обычному голосованию
нескольких измученных мужчин и женщин. Все происходило слишком быстро.
Она кашлянула и проговорила:
— Не кажется ли уважаемым членам совета, что теперешнее
Вторжение риксов отличается от Первого?
— Отличается? — спросил мертвый генерал. —
Оно еще, по сути, и не началось.
— Но ведь предыдущее Вторжение началось внезапно, с
четкого ультиматума, за которым последовала волна одновременных
террористических актов на нескольких планетах.
— А разве это Вторжение началось не внезапно, сенатор
Оксам? — спросил Император.
Нара научилась лучше понимать этого человека. Сейчас он был
заинтригован.
— Столь же внезапно, но оно отличается строгой
ограниченностью, — ответила Оксам. — Была атакована единственная
планета, ни одна из гражданских целей не подверглась разрушению.
— Шантажом они добились того, чего не достигли бы
террором, — возразил мертвый генерал. — На планете бесчинствует
гигантский разум, навязанный нам за счет захвата заложников.
Оксам кивнула и постаралась скрыть отвращение. Во время
Первого вторжения Империя потеряла четыре миллиарда подданных, но не пожелала
сдаться. А когда возникла угроза для возлюбленной Императрицы, риксам дали
зеленый свет.
— Какие бы отвратительные цели риксы перед собой ни
ставили, — сказала Оксам, — они проявили удивительную избирательность
своей атаки. Единственная планета, единственная заложница, ограниченные
результаты.
— И абсолютный успех, — добавил Император.
— Неповторимый успех, сир, — уточнила Оксам.
Она почувствовала, что советники осознали справедливость ее
слов. Риксы вряд ли могли захватить еще одного заложника, по статусу равного
Императрице, и никто, кроме Императора, не сумел бы ничего противопоставить
упрямству, проявленному Заем.
