Справиться-то можно было и с гораздо меньшим личным составом, но кто-то — ДЛ догадывалась, кто — решил устроить соседям показательный спектакль. Перед гаражом Дицы, на цементе, дымились конические чёрные кучки, тлели, там и тут вспыхивали видимыми кострами. Повсюду разбросаны металлические катушки и пластмассовые сердечники, а горели здесь не только размотанные плёнки, но и много бумаги, в основном — отпечатанных страниц, любые клочья, что временно сбегали, вихорьками кружась от тяги, бригадой метельщиком отправлялись обратно в пламя. Среди наблюдавших за огнём, казалось, не было ни одного гражданского — всех соседей, видимо, напугало так, что попрятались. Она заметила, что все стёкла в доме выбиты, машина в лепёшку, деревья во дворе свалены мотопилами и молодой мускулатурой — видать, всю физическую работу произвели малолетние из автобусов.
— А Дица что?
— До сих пор у знакомых, прячется. Всё нормально, только она перепугана.
Перепугалась и Прерия. Ей не оставалось выбора, только держаться этой парочки, и её лишь краем убедила предлагавшаяся изготовителем розничная цена в $ 135 000 на ту тачку, что они погнали в Винляндию, полноприводную круче некуда, «ламборгини ЛМ002» с движком V-12, выдававшим 450 лошадей, вооружена, прошита и подкручена под заказ по самые ступицы. Как будто тебя увозят в НЛО.
— Иногда, — говорила она Че, — если мне совсем как-то чудно, я как бы сваливаю в такую альтернативную вселенную, и думаю, нет ли такого параллельного мира, где она решила сделать аборт, избавиться от меня, а на самом деле происходит вот что, я её разыскиваю, чтобы преследовать её, как призрак. — Чем ближе подъезжали они к Теневому Ручью, тем интенсивнее было это чувство. К тому времени, как доехали до моста УОР и стали пробираться в город по сложной полосе препятствий, динамики уже издавали единый вседиапазонный массивный аккорд недовольства и тоски.
Такэси и ДЛ давно обосновались в реставрированном «вики», ещё со времён Маленькой Золотой Лихорадки, когда здание было трактиром и борделем. Доехав, на крыльце они обнаружили толпу танатоидов и обстановку гражданского кризиса. Партии КАПУТа по поиску-и-уничтожению теперь налетали ежедневно. Бирк Вонд и его армия, встав лагерем у Винляндского аэропорта, уже принялись отправлять дальнобойные патрули по Седьмой реке и в долины некоторых ручьёв, включая Теневой. А теперь там возникла и полномасштабная съёмочная группа, базировалась в Винляндии, но возникать могла чуть ли не где угодно, и в их среде выделялся, и уже вызывал у танатоидов заметное беспокойство, этот явно безумный мекс из УБН, который не только ронял намёки, но и подбирал, вёл, а также зарабатывал по три очка бросками имени Френези Вратс.
— Видишь? — ДЛ пихнула Прерию, чей рот приоткрылся, а в животе зудело от страха, — что мы тебе говорили?
С Эктором они разминулись всего минут на двадцать — тот пустился исследовать Винляндскую ночную жизнь, ища, кого бы ещё заманить в свой проект, за рулём мускулистого «бонневилля» 62-го года, который позаимствовал, сиречь, ладно, экспроприировал у своего шурина Фелипе в Южной Пасадине. На заднем сиденье, включённый громко и ярко, ехал переносной Ящик, на который Эктор так повернул зеркальце заднего обзора, чтоб его было видно, ибо на шоссе очень одиноко, а человеку нужно общество. Приёмник он спёр, когда в последний раз выламывался из Детоксоящика, на сей раз, он клялся, навсегда. Учёные. Да что они вообще всё понимают? Теория, когда Эктора определили туда впервые, сводилась к гомеопатии — посадить его на диету для сетчатки: научно рассчитанной краткости видеоролики того, что при полной дозировке наверняка бы, если верить теории, уничтожило его рассудок, чем собственные естественные ресурсы ума призывались и собирались воедино. Однако из-за его опасной манеры себя держать, коя была, как слишком поздно выяснили врачи, его повседневной личностью, на лечение его отправили поспешно, без полного обследования больного, и дозу высчитали неверно. Кто бы мог предвидеть, что у Эктора настолько ненормально чувствительный склад ума, что даже меньше часа низкотоксичных телепрограмм в день окажется более чем достаточно, чтобы в нём вспыхнула отчаянная тяга к большему? Он выбирался ночами из палаты, бродить там, где могут тлеть экраны Ящиков, омываться их лучами, лакать и сосать поток изображений, выйдя из-под контроля гораздо дальше, чем когда бы то ни было в жизни, организуя тайные свидания в тенях уединённых беседок и оконные просмотры с бесчестными санитарами Детокстоящика, которые из-под коричневых своих халатов доставали крохотные незаконные ЖК-приборы, контрабандой пронесённые с воли, за аренду коих взимали баснословные суммы, и за коими возвращались на рассвете. После отбоя все наркологические, кто мог себе это позволить, устраивались под одеялами с программами лучшего эфира, все сети плюс четыре независимых из Л.А. Когда у Эктора вышли все деньги, гомеопаты впали в немилость, и у власти, во главе своей фаланги Ново-Вековых, закованных в броню неуязвимого самодовольства собственных убеждений, засиял молодой док Дальши: они провозгласили новую политику — пускай все смотрят сколько влезет и что угодно, цель при этом — Преодоление Через Насыщение. Несколько недель будто целая толпа штурмовала дворец. Распорядки дня отменили, кафетерий не закрывался круглые сутки, пациенты с ПД бродили всюду, как зомби в кино, мыча темы любимых телепередач, изображая ТВ-великих, причём некоторые оказывались довольно неизвестны, ввязываясь в ожесточённые перебранки из-за телевизионной мелочёвки.
— Поразительно, — с удивлением ловил себя Деннис Дальши на мыслях вслух, — да тут как в дурдоме.
Всю жизнь раздавая пинки другим, Эктор неожиданно оказался тут определённым к надзираемым, считаемым неполноценными, больными, а поэтому, в некотором смысле, бросовыми. Бывали времена, когда укладывал людей на месте за то, что раздражали его гораздо меньше. Что с ним вообще такое происходит? Ему необходимо было верить, что не таков, как все, даже когда мимо поползли уже месяцы, — что освобождение его уже на подходе, что он, на самом деле, не проведёт на этих поруках весь остаток своей жизни, тут, в этих вечно-удлиняющихся, нововетвящихся коридорах, со всё более устаревающими настенными схемами движения, размещаемыми под светильниками, в которых, он точно знал, хотя персонал не признавал этого никогда, лампочки всякий раз меняются на всё менее мощные. Программа его лечения меж тем продолжалась и его нужда в видео-изображениях лишь углублялась, а он копил в себе заряд тревожности, который однажды, пока он смотрел в зеркало, разорвался вневременным кристаллическим припадком, где и человек, и образ его поняли, что на подходе здесь один лишь Эктор — устремляется прямо по нему всего лишь с одной, назовём её меньше чем одной, степенью свободы, а выхода из этого подхода ему не светит. Но устремляется куда? Для какого такого «внешнего мира» его реабилитируют?
— Тебе понравится, Эктор, — всё время заверяли его, хотя он не спрашивал. Каждый вечер, перед тем как сесть и приступить к ужину, все, держа свои столовские подносы, должны были петь гимн заведения.
ЯЩИК
О… я… Щик!
Он тра-вит тебе мозг!
О, да…
Он пла-вит тебя, в воск!
