Прикрывая Хрыкина своим телом, я в два шага преодолела расстояние, разделявшее меня и Погорельцова. Видимо, он очень рассчитывал на помощь своих «бегемотиков», но отдать им конкретных распоряжений не успел. Ударом ноги в пах я заставила Погорельцова пригнуться. На мгновение перед моими глазами мелькнуло его удивленное лицо, перекошенное от боли, но уже в следующую секунду мое колено впечаталось Погорельцову в лицо, откинув его назад, словно мячик. Перелом носа как минимум продюсеру обеспечен. Охранники от неожиданности замерли. Двое преграждали мне путь к выходу из закулисной части. Бить таких амбалов по головам — только руки-ноги калечить. Мозгов у них все равно нет, сотрясать там нечего, а без этого все мои удары будут равны холостым выстрелам. Пришлось бить по тем местам, накачать которые просто невозможно. Первого я нейтрализовала ударом кулака в переносицу, а второй, уворачиваясь от моего удара в висок, зацепился ногой о мешок противовеса и повалился на пол с не меньшим грохотом, чем сам противовес несколькими минутами раньше. Дорога к спасению была свободна, но следовало поторопиться.
— Хрыкин, за мной!!! — заорала я что было мочи и, не оглядываясь, бросилась к заветной двери, которой мы с Максом уже воспользовались сегодня. Я умышленно не оглядывалась, чтобы у бегущего за мной Хрыкина был стимул, чтобы он не расслаблялся и твердо знал, что его жизнь и здоровье сейчас целиком зависят от него самого. Главное — скрыться в переходе до того, как наши преследователи сообразят, куда мы исчезли. Если нам удастся выиграть эти несколько секунд, никто из них никогда не сможет нас найти в этих бесконечных коридорах коммуналок и переходах между зданиями. А на улице я найду способ оторваться от любого «хвоста».
Когда я, не переставая слышать за своей спиной топот и тяжелое дыхание Хрыкина, выскочила на улицу, в моем кармане зазвонил телефон. Не успела я достать трубу, как на меня сзади навалился обессилевший Хрыкин.
— Евгения Максимовна, — сглатывая от запаленного дыхания окончания слов, проговорил он, — бежим дальше! Они же сейчас организуют погоню!
— Успокойся, — ответила я, пытаясь сбросить Хрыкина со своих плеч. — Пока твои дуболомы найдут выход и сообразят, на какую улицу мы вышли, нас здесь уже не будет. Да встань ты нормально! Во-первых, мы привлекаем внимание прохожих, а во-вторых, мне надо поговорить по телефону.
Хрыкин молча повиновался. Его шатало — то ли от усталости, то ли от пережитого страха. А скорее всего, и от того, и от другого.
Я нажала кнопку ответа. Звонил Котехов.
— Чего тебе? — не слишком-то любезно ответила я. — Говори быстрее, я занята!
— Хрыкин жив?
Вопрос ошеломил меня. С чего это вдруг Котехов решил, что Хрыкин должен был умереть, да еще столь внезапно?
— А что случилось? — ответила я вопросом на вопрос.
— Так жив или нет? — чуть повысив голос, повторил Олег.
— Допустим, жив, — сказала я, — что дальше?
— Точно жив? — продолжал допытываться Котехов.
— Слушай, прекращай валять дурака! — возмутилась я. — Говори толком, что случилось. У меня слишком мало времени для любезностей!
— Только что мне позвонили со студии и сказали, что Хрыкин тяжело ранен в результате очередного покушения. При этом указывается, что в этом покушении замешана ты.
— Откуда у твоих коллег такие сведения?! — пораженная услышанным, спросила я.
— Об этом только что официально заявил Погорельцов. Причем, по словам корреспондента, лицо у него было сильно разбито. По его словам, он дрался, как лев, защищая жизнь и здоровье своего артиста.
— Ну, насчет рожи Погорельцова — это сущая правда, — хохотнула я. — Это действительно моя работа, а вот все остальное — полная ересь! В любом случае спасибо за предупреждение. Кстати, проверь, если сможешь, не обращался ли Погорельцов с официальным заявлением в полицию.
— Хорошо. Еще что-нибудь?
— Пока ничего. Как только все выяснишь, сразу же отзвонись мне на мобильник.
— Добро, все сделаю.
Дав отбой, я посмотрела на Хрыкина. Он успел отдышаться и теперь смотрел на меня с нескрываемым любопытством.
— Поехали, — бросила я ему, направляясь к своей машине. — По дороге все расскажу.
Мы быстро сели в машину, которую я предусмотрительно припарковала за ближайшим перекрестком.
— Евгения Максимовна, — осторожно спросил Хрыкин, — что случилось? Кто вам только что звонил?
— Звонил один мой хороший приятель, журналист. И сообщил мне, что ты тяжело ранен в результате покушения, а виновата в этом я.
— Что за бред?! — воскликнул Хрыкин, даже подпрыгнув на сиденье. — Меня что, опять отправили «в больницу»?!
— Напрасно ты иронизируешь, Максик, — осадила я его. — Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что в одну из наших городских больниц действительно поступил Хрыкин Максим… Как там тебя по отчеству?
— Андреевич, — машинально ответил Хрыкин.
— Так вот, поступил Хрыкин Максим Андреевич, с каким-нибудь ПТВЗ.
— С чем? — не понял меня певец. — С каким еще «втвз»?
— ПТВЗ, — поправила я его и пояснила: — «Причинение тяжкого вреда здоровью», сокращенно — ПТВЗ. А ты догадываешься, кто будет замещать тебя на больничной койке?
— Кто? — Хрыкин напрягся, и я поняла, что он догадался.
— Правильно мыслишь, — удовлетворенно сказала я, кивнув головой. — Славик. Я ни на йоту не сомневаюсь, что Погорельцов запросто мог покалечить Славика ради очередной сенсации. При этом он быстренько смоется из Тарасова. Ну, а теперь ты начинай свою одиссею. Просто сгораю от любопытства узнать, в какое дерьмо вы пытались окунуть меня?
Хрыкин сразу же насупился. Было заметно, что, избежав с моей помощью опасности, он уже сильно раскаивается в своей минутной слабости.
— Не тяни, Максик, — ласково сказала я. — Погорельцов бросит тебя здесь без денег и документов. Кому ты будешь нужен? Журналисты уже сегодня вечером расскажут всему городу о том, что ты лежишь в больнице. Не исключаю, что поклонницы будут рваться к тебе, точнее, к Славику. А потом взорвется хорошая такая пресс-бомба. Я уж постараюсь, чтобы она рванула посильнее! И все узнают, как вы с Погорельцовым обманывали простодушных малолеток. Как ты думаешь, простят они тебе такое?
— У меня талант, — буркнул Хрыкин.
— Не ври хотя бы самому себе. Весь твой талант — сплошной пшик, порожденный стараниями Погорельцова. Не будет его, не будет и тебя. Читал когда-нибудь «Тараса Бульбу»?
— А при чем здесь это?
— А притом, что этот самый Тарас Бульба как-то раз сказал своему сыну: «Я тебя породил, я тебя и убью». Вот и твой Погорельцов, похоже, тоже так рассудил. Он тебя поднял на олимп попсы, он же тебя и скинуть решил с него.
Хрыкин тяжело вздохнул. По-видимому, он прекрасно понимал все то, что я ему так тщательно разжевывала. И стать героем — посмертно — Хрыкину явно не хотелось.
