Лысый трактирщик снова мелко затрясся.
— Помилуйте, мессер рыцарь… не успел… так скоро…
— А потом небось скажешь, что и нету? Что господа твои весь скот увели, кур перерезали, свеклу повыкапывали? А фасоль, небось, сельские девки извели на гадание? — он говорил с улыбкой, без тени угрозы в голосе, даже не пытаясь нагнать страху, но трактирщик вдруг перестал трястись и приобрёл такой вид, будто сейчас рухнет замертво. — Держу пари, если бы к тебе снова заявились гонцы от королевской армии, ты бы для них телегу провизии вмиг раздобыл. А?
— Никак нет, мессер… не казните…
— Ладно, верю, — вздохнул Лукас. — Попрошайка — он Попрошайка и есть, собственных вассалов оберет до нитки. А всё ж обидно… Обидно, пойми меня верно, что для этого сопливого щенка, сидящего на троне, жратва нашлась, а для сильной и смелой женщины, решившейся его свергнуть, — ну ни хлебной корочки. Обидно. Но ничего не поделаешь.
Лукас встал, кивнул удивленно глядящему на него Чейзу.
— Королевский отряд сюда идёт. Сматываться надо.
— Треклятье Ледоруба! — Чейз шатко вскочил, схватился за перевязь. — Ну хоть Попрошайкиным свиньям ничего здесь не останется.
— Это точно, — сухо усмехнулся Лукас и пошёл к выходу. Трактирщик и его помощница молча глядели им в спины, не веря, что остались живы. Лукас снова усмехнулся, в который раз подивившись людской трусости. Наверняка здоровых мужчин в деревне больше, чем его солдат, и тем не менее они легко позволили себя обобрать… Или не позволили, и трактирщик всё же лгал. У Лукаса не было времени это выяснять.
На деревню спустились сумерки, подсветив редкие снежные хлопья голубоватым. Лукас выдохнул густое облачко клубящегося пара, повёл затёкшими от долгого сидения плечами.
Люди, живущие здесь, оказались глупы, а глупость надо наказывать.
— Илье, подавай коня, — сказал он и, обернувшись к Чейзу, бросил: — Сжечь тут всё.
* * *
Надежда Марвина вскоре нагнать войско сэйра Аурида не оправдалась: в первую очередь из-за того, что им приходилось двигаться пешком. Всех пристойных лошадей из деревеньки увели, а Марвин предпочитал передвигаться на своих двоих, чем на вьючной кляче, которую для него раздобыл Робин. Мальчишка, поймав уничтожающий взгляд Марвина, заныл, что и такую кобылу еле нашёл, на что Марвин коротко сказал: «Вот сам на ней и поедешь», и больше они это не обсуждали. Марвин злился, но ничего поделать не мог — пришлось спрятать нетерпение куда подальше и смириться с тем, что в ближайшие два или три дня он в строй не вернётся. От этой мысли тошно становилось уже теперь: к Марвину окончательно вернулись силы, и его снова жгло неуёмной жаждой драки. И впервые за прошедшие два месяца это жжение не разъедало его душу, а грело её.
От деревни вела прямая дорога, выводившая на широкий тракт. Расспросив напоследок трактирщика, Марвин выяснил, что замок сэйра Аурида находится в десяти милях к северу, а южнее, в двух днях пути, есть ещё одна деревня, покрупнее. Подумав, Марвин решил двигаться на юг. Утверждению насчёт того, что королевские войска идут на север, он не очень-то поверил: вряд ли расстановка сил могла измениться так кардинально за те двое суток, что он бродил по лесу. В любом случае, на юге наверняка расположены постоянные гарнизоны, лояльные к королю. Добраться бы до одного из них — а там уж разберёмся.
Марвин опасался, что Робин будет его тяготить и ещё больше замедлять продвижение, но быстро понял, что был несправедлив к толстяку: он оказался довольно проворен и, что важнее, запаслив. Марвин с лёгким сердцем поручил ему сборы в дорогу, и мальчишка затарился по полной. Марвин только покосился на внушительных размеров мешок, который повеселевший парнишка тащил на плече, спросил, не тяжело ли (предвидя, что всё равно выбросит половину по дороге) и, получив отрицательный ответ, успокоил свою совесть окончательно.
До вечера они вышли на проезжий тракт. Дорога шла через лесистую местность, строго на юг, почти не петляя. Осенью, должно быть, качество дороги оставляло желать лучшего, но теперь мороз сковал размытую землю ледяной коркой, и ноги не вязли, подчас — даже скользили, и ступать приходилось осторожно, а это тоже не способствовало скорости передвижения. В итоге заночевать им всё-таки пришлось у обочины. Это могло быть небезопасным, но Марвин рассудил, что, судя по всему, войска герцогини, даже если и ошиваются неподалёку, не пойдут прямым трактом, а вот королевские войска — вполне. Разбойников и мародёров же Марвин не опасался — оружие при нём, а большего и не надо. По правде, он даже рад был размяться — а за неимением противника пришлось обходиться заученными ежедневными упражнениями, которые вошли у него в привычку с тринадцати лет. Он не тренировался как следует с того самого памятного дня битвы на Плешивом поле, и теперь так старательно навёрстывал упущенное, что быстро взмок и сбросил плащ, снова оставшись в одной рубахе. Было морозно, но снег наконец перестал. Разведённый Робином огонь потрескивал в опустившейся на землю полутьме, и бешено мелькавшее лезвие клинка сверкало алыми сполохами.
Почувствовав, что вымок насквозь, Марвин наконец вернулся в исходную позицию, перевёл дыхание, опустил клинок и, откинув со лба взмокшие пряди, посмотрел на Робина. Тот сидел, обхватив колени руками, и глядел на своего нового господина, разинув рот до пределов возможного.
— Хорошо, что не весна теперь, — сказал Марвин. — Того и гляди тебе какая-нибудь дрянь в рот бы залетела.
Мальчишка с шумом захлопнул рот. Взгляд у него был почти влюблённый.
— Как здорово! — благоговейно прошептал он.
— А вот то, что у тебя каплун горит — совсем не здорово, — заметил Марвин. Мальчишка вскрикнул, засуетился, спасая ужин. Марвин подсел к огню, накинул плащ на сладко побаливающие плечи. Вот что значит — пару дней не разминаться.
— Как вы его!.. здорово!.. — закончив возиться с каплуном, повторил Робин.
— Кого?
— Его, — мальчишка кивнул на покосившийся пень, служивший Марвину манекеном. — Насмерть!
Марвин усмехнулся:
— Живой противник не стоял бы… пнём. И дрался бы я с ним иначе.
— Всё равно побили бы!
— Конечно, — улыбнулся тот — его забавляла непосредственность мальчишки, временами совершенно неожиданно сменявшая робость.
— Я бы тоже так хотел, — тоскливо сказал Робин.
— Я говорил уже — сбрось сотню фунтов, и сможешь.
— Не смогу, — помрачнел парнишка. — Я всегда такой был… ну, неуклюжий… как баран. Мне батюшка ещё сказывал.
— Так переубедил бы батюшку. Заодно и цель!
— Батюшка умер, — совсем уже понуро сказал Робин.
Марвин кивнул, с наслаждением впился зубами в хрустящее корочкой заячье мясо, прожевал, потом сказал:
— Бывает. В бою пал?
— Нет, — ответил Робин и замолчал. Марвин видел, что тема эта ему не слишком приятна, и не стал настаивать. Ему вообще не очень хотелось говорить — чуть подустал за день, да и ночь была уж больно хороша. Он представил, как славно сейчас сиделось бы у походного костра среди боевых товарищей, за рьяными обсуждениями дневной битвы, и тоскливо вздохнул.
