Тимми схватил очередную булочку, а попугай неожиданно прямо над моей головой изрек:
«А мне кусман, жадюга».
Я подпрыгнула и пролила кофе, а Аннализа и птица сердечно рассмеялись. Зеленый платок свалился мне на голову, будто кто-то гасил там пожар.
«Leves, leves, — сказал попугай. — Потряси ножкой, Питер, changez, on! Ну-ка гриву подбери, чертов англичанин, ты! Gib mir was! Gib mir was!»
«Ради бога, бери! — закричал Тим и протянул ему кусок булки. — Бери, старичок. Да не так!»
«Растопырь гребешок», — сказал попугай, принимая хлеб.
«Заткнись, дерзкий какаду!» «Ради бога, не учи его больше ничему, — засмеялась Аннализа, — и держи от него подальше нос, он — ужасная птица. Я не знаю, у кого он жил до дяди Францля, но он настоящий Weltburger из самых ужасных мест!»
«Космополит», — сказал Тим, а попугай ответил глухой тирадой на немецком.
Аннализа вскочила: «Давайте поскорее его закроем, пока он не разговорился по-настоящему».
Веселился и Шандор Балог, и смех преобразил его. Я поняла, что он обладает значительной животной привлекательностью, и расстроилась — мне начинала нравиться Аннализа. Шандор и Тим опять завернули клетку в платок, Аннализа предложила мне еще кофе, но я отказалась, уже было пора идти.
«Если Вы окажетесь неподалеку, — сказала она, — пожалуйста, заходите. Мы покинем Австрию дня через два-три, но сегодня мы едем в Хохенвальд, а потом в Зехштейн. Если будете проезжать мимо, может, зайдете? Опять посмотрите представление, мы вас посадим на лучшие места и будем очень рады видеть вас».
Шандор Балог поднялся: «Я провожу вас до ворот. — Он достал фонарь из кармана. — Там ужасная грязь, трактора измесили всю землю, кроме того, темно».
«В этом случае спасибо. Спокойной ночи, Аннализа, и auf Wiedersehen».
«Auf Wiedersehen».
«Merde, alors», — сказал закутанный попугай.
8
«Скорее всего, он просто смотрел, действительно мы ушли или нет», — сказал Тимоти, когда мы шли по пустынной улице к гостинице «Эдельвейс». Воздух чист и холоден. Часы на церковной башне пробили два, где-то звякнула цепь и собака прочистила горло.
«Как ты думаешь, ведь между ним и Аннализой ничего не может быть? По-моему он совершенная бородавка».
«Во всяком случае не с ее стороны. К тому же ее прекрасно защищают герр Вагнер и попугай».
«Попугай замечательный, хотел бы я еще его послушать… Ну дела! Я, кажется, только что видел на той стороне площади за деревьями мистера Элиота».
«А почему бы и нет? Я думаю, он и себе купил булочек, а теперь бродит, мучается от несварения желудка. Пойдем скорей, уже почти рассвело».
Как я ни устала, когда я, наконец, приготовилась ко сну, все желание ложиться пропало. Я вышла босиком на веранду, у Тимоти свет уже не горел. Один раз пробили часы, где-то эхом отозвалась корова. Звезды висели прямо над вершинами гор, а кое-где и просто лежали на снегу, луна создавала серебряные переходы света и тени между долинами и лесами. Журчала вода, из кухни доносились аппетитные запахи, где-то хрюкала свинья и звенели колокольчики. Красота, мир и тишина. Спать ничего не мешает. Я вернулась в комнату и легла в кровать. Легкое и теплое пуховое одеяло обладало только одним недостатком — если его дотянуть до подбородка, ноги вылезали наружу. Я свернулась клубком лицом к окну, укуталась как смогла и стала мечтать о Льюисе.
Тихий звук прогнал полудрему. Я не шевельнулась, но прислушалась. Ничего. Но кто-то там точно есть. Рука раздвинула занавески. Он не издал ни звука, проскользнул, как привидение. Когда я села, завернувшись в одеяло, он уже запирал окна. Они закрылись с легким щелчком, он остановился молча.
«Ну ладно, мистер Элиот, — сказала я, — я проснулась. Что Вас сюда привело? Заблудились по дороге к Аннализе, или там Шандор Балог стоит на страже?»
Он направился к кровати, все так же беззвучно, необыкновенно тихо, как кошка.
«Думаю, я не ошибся».
«Что заставляет Вас так думать, мистер Ли Элиот? Что позволяет Вам думать, что после того, что произошло, Вы имеете малейшее право прокрадываться сюда, как дикий кот, и думать, что Вас ждет теплый прием?»
«Ну что же, если мы говорим о правах…» — сказал Льюис, усаживаясь на край кровати и снимая ботинки.
«А теперь, — сказала я, — может поговорим? Что ты здесь делаешь и какие у тебя отношения с Аннализой?»
«Очень по-женски начинать не с того конца. Задавать вопросы буду я. Прежде всего, что ты здесь делаешь и кто этот мальчик?»
«Потише говори, он в соседней комнате».
«Знаю. Я туда заглянул по дороге, он спал без задних ног».
«Ты очень эффективен. Ты его знаешь, я тебе про него рассказывала. Тим Лэйси, сын Кармел, ты с ней встречался однажды. Она нам подарила на свадьбу жуткий графин».
«Да, жирная блондинка, помню. Сплошные мягкость я нежность, а со всех сторон — ледяные сквозняки, как эта дурацкая пуховая штука на кровати. Ты уверена, кстати, что она должна целиком лежать на тебе? Я замерзаю».
«Тогда лучше одевайся. Достаточно плохо, если Тим и фрау Вебер услышали, как ты пришел, но если они еще и застанут тебя в таком виде…»
«Да, наверное, надо. Жизнь в грехе чертовски некомфортабельна», — сказал Льюис мирно, сел и потянулся за брюками.
«Тогда смилуйся, скажи, почему тебе приходится ее вести? Когда я тебя увидела, я чуть не упала в обморок, еще бы секунда, и я бы заорала».
«Я понял. Поэтому подал тебе знак молчать, и ты восприняла его очень прилично. Мальчик угадал? Походило, что ты увидела призрака».
«Еще бы! Эта самая потрясающая ситуация в моей жизни. Между прочим, когда ты так сквозь меня смотрел, я подумала, что, может, я ошиблась. Льюис, где ты взял эту одежду? Абсолютный кошмар».
«Это точно. — Похоже, он очень радовался этому факту. — Ты хочешь сказать, что правда сомневалась? Черт, не могу найти носок. Надеюсь, теперь я доказал тебе, что это я?»
«Да. Это точно ты, твою технику я узнаю всегда». Он хихикнул: «Ну что же, если ты уверена… Ну где же этот распроклятый носок? Как ты думаешь, если на минуточку включить свет?..»
«Ни в коем случае. Раз я не могу официально считаться твоей женой, я не собираюсь рисковать репутацией и позволять обнаружить тебя в моей кровати. Мне надо думать о Тиме».
«Да, Тим. Ты мне так и не сказала, почему ты здесь и с ним. А, вот носок. Давай, я слушаю».
«Это совершенно неважно, а ты, по-моему, и так все понимаешь».
«Я тебе все объясню потом. Нет, дорогая Ван, это важно… Мне необходимо знать, как ты выяснила, что я в Оберхаузене, причем немедленно. Конечно, я понимаю, что ты приехала ко мне, но главное — как ты это узнала».
