Глава девятнадцатая
ЖЕСТОЧЬ
…Да, был жесток, отрицать незачем. Не только из-за страшных воспоминаний детства. Жестокость была в духе того времени. Колесовали и секли головы во всех странах. В одних по судебным приговорам, в других венценосцы сами наказывали. Карл XII, король, казалось бы, просвещенной Швеции, мог расправиться самым жесточайшим образом. Так произошло, например, с беднягой Паткулем.
Петр не стеснялся лично и пытать, и избивать. А так как был вспыльчив, то не успевал толком разобраться, как трость уже гуляла по спине часто невинного. Хотя бы случай с Леблоном, знаменитым французским архитектором.
В Париже рекомендовали Петру для садового устройства архитектора Леблона, уже известного своими парковыми работами. Петр уговорил его пойти к нему на службу. Он рассчитывал поручить Леблону вести работы по Петергофу. Талант Леблона и мог бы развернуться в России во всю свою мощь, не случись одной типично петровской истории.
По замыслу Петра, улицы (линии) Васильевского острова должны были посередине быть прокопаны каналами. Ширины Петр не задал. По смыслу же ширина должна позволить двум баркам свободно разойтись. Казалось, любому ясно. Осенью 1717 года он вернулся из заграничного путешествия. Первым делом отправился на свой любимый Васильевский остров посмотреть, что сделано в его отсутствие. Сделано было порядком. Меншиков, который вел эти работы, ждал похвал. Их не было. Петр мрачнел, отмалчивался. Несколько раз в течение недели он вновь приезжал на Васильевский остров, вновь обходил его, на вопросы Меншикова не отвечал.
Как только прибыл Леблон, царь повез его на остров, показал план, водил по улицам. Каналы были выкопаны слишком узко, Леблон сразу определил ошибку: встречным баркам не разъехаться, движение по таким каналам невозможно. Все это Петр и сам понимал, он дожидался Леблона, надеясь с его помощью найти какой-то выход. Можно ли как-то исправить?
Леблон пожал плечами. Сделанное непоправимо. Все срыть, сломать, строить вновь и вырыть другие каналы.
Государь долго тяжело молчал.
— И я так думаю, — хмуро сказал он.
Это была катастрофа. Два года работы пошли насмарку. Ломать, засыпать, строить заново — требовало новых чудовищных затрат. Единственное, что оставалось, — просто засыпать все выкопанное, то есть отказаться от заветного проекта. Он не раз повторял: «Если Бог продлит жизнь и здравие, Петербург будет другой Амстердам». Незабываемо врезалось то впечатление, когда он впервые попал в голландскую столицу, город, пронизанный сетью улиц-каналов, где любезная ему водная стихия вошла в город, стала его улицами, по каналам происходило городское движение. Каналы с набережными, так что улицы Васильевского острова будут шире, чем амстердамские, и вся планировка, расчерченная на линии и проспекты, будет простая, ясная всем геометрия, удобная для судоходства и людей. Васильевский остров — центр Петербурга. За время разлуки он обжил свою мечту. Она рухнула. Безвозвратно. Новая столица, еще не встав на ноги, потерпела страшный урон. Никто, кроме него, не видел величины потери. Город лишился, может быть, лучшего своего украшения, своей славы, задуманного дива.
Он тыкал Меншикова носом в план, схватил его за шиворот и, как наблудившего щенка, тряс, возил мордой по бумаге: «Дурень безграмотный, неуч, ни счета, ни меры не знаешь, загубил, загубил, от твоей глупости только убыток невозвратный», — тряс нещадно. Попрекнул бомбардирским офицером Василием Корчминым, который, умело расположив батареи на острове, обстреливал шведские военные корабли. Он-то сумел пушки толком расположить, а вот Меншиков бестолочью своей в мирное время все напортил. Вытолкнул светлейшего князя вон.
Меншиков не мог простить Леблону своего унижения. Случай отомстить выдался скоро.
На Петергофе, после неудачи с Васильевским островом, сосредоточил Петр свои заботы и свои надежды. Меншиков обязан был доставить Леблону все, что тот потребует, без замедления и во всем помогать. При создании Петергофа государь вникал во все детали устройства садов, выписывал деревья — липы, каштаны из Голландии, кедры из Сибири. В письме к Куракину он предписывает, как вывозить деревья из Голландии — какой вышины, какой толщины брать липы, «сажать на корабле корнем в песок, который для балласту кладется».
В Петергофе сам высаживал доставленные деревья и строго-настрого приказал их не трогать.
Леблон получил звание генерал-архитектора, без его подписи нельзя было исполнить ни одного проекта. Он строил Большой дворец, делал планировку Петербурга, зачастую он командовал Меншиковым.
Планируя Петергофский парк, Леблон задумал открыть вид на зверинец, для чего обстричь дикие раскидистые кроны. Сообщил об этом Меншикову и попросил рабочих. Меншиков согласился. Работа закипела. Ни о чем не сказав Леблону, Меншиков шлет гонца к Петру в Шлиссельбург с донесением, что Леблон подрубает деревья, посаженные Петром. Весть эта привела Петра в такой гнев, что наутро, бросив все дела, он скачет в Петергоф.
Приставив высокие лестницы, рабочие рубили ветки, визжали пилы, Петр закричал, приказывая прекратить работы, помчался искать виновника.
Увидев царя, Леблон обрадовался, улыбаясь, пошел навстречу, церемонно расшаркиваясь, поклонился. И получил удар дубинкой. Французского архитектора никогда не били. В этом состоял его главный недостаток в сравнении со светлейшим князем Меншиковым. Вдобавок последовало еще длинное ругательство, не требующее перевода, колени у француза подогнулись, он схватился за сердце и тихо сполз на пол. С сердечным приступом его отнесли домой. Пролежал он несколько недель.
Утолив свой гнев, Петр осмотрел работы и убедился, что деревья от стрижки лишь выиграли. Послал извинения Леблону. Это не помогло. Шибко впечатлительный, француз так и не оправился. В следующем году он скончался от сердечной болезни.
Поскольку коварство Меншикова раскрылось, государь в очередной раз прибил его.
Вспыльчивость, привычка чуть что хвататься за дубинку приводила не раз к трагическим последствиям. Никто не смел остановить царя. Наверное, то была не жестокость, Петр не получал наслаждения от своих расправ, но удержаться не мог, над ним ничего не было — ни закона, ни обычаев, ни уважения к человеку. Рабы. Все кругом рабским духом пропитаны. Способствовало и чувство личного превосходства, превосходства гения, знающего себе цену.
Жестокость вполне соответствовала порядкам во многих странах, от Швеции до Турции.
История с Паткулем тому пример.
Тайный советник Иоганн Паткуль состоял на шведской военной службе и, не поладив с отцом Карла XII, бежал из Швеции и впоследствии перешел на службу к Петру. И был назначен генерал-комиссаром русской армии. Переход военных специалистов из одной армии в другую был делом обычным. Король же жестоко обиделся и счел Паткуля изменником.
Петр назначил Паткуля послом к королю Августу. Когда Август заключил тайное соглашение с Карлом, отрекся от союза с Петром, Карл потребовал у Августа выдать ему Паткуля. Требование нарушало принятые правила. Ясно, что выдача обрекала Паткуля на верную смерть. Август понимал, что, уступив Карлу, навлечет на себя гнев Петра, в глазах Европы он тоже опозорится. Отказать Карлу он боялся, военное положение Августа не позволяло перечить всесильному тогда шведскому королю. Все страны остерегались его. Подумав, он решил прибегнуть к хитрости. Паткуль на время переговоров с Карлом был заключен в замок. Август пошлет группу офицеров взять арестованного Паткуля и препроводить его к шведам. Однако накануне он отправит верного человека с тайным указанием коменданту замка дать возможность Паткулю бежать. План должен был сработать безотказно, если б, увы, не вмешались человеческие страсти. Предусмотреть их нельзя, они путают любые расчеты, лишают историю порядка и логики.
