Эмма справедливо полагала, что ей еще повезло в том, что она видела злоумышленника. Куда хуже было бы, найди она ягненка мертвого на дороге уже после того, как карета промчалась мимо. Чаще всего именно так и происходило: все, что мог предъявить суду фермер, — это овечий труп, жертву страсти к быстрой езде на извилистых деревенских дорогах. Однако когда виновник бывал известен, йоркширское правосудие выказывало поразительную благосклонность к пострадавшему, ибо почти каждый судья был и сам владельцем стада. Местные судьи не отличались снисходительностью к тем, кто злостно наезжает на главный экономический ресурс графства. Пойманный виновник платил за все потенциальное потомство, которое мог произвести на свет задавленный ягненок — так предписывал закон, — хотя, по сути, он расплачивался и за овец, которые были убиты непойманным преступником. Таким образом соблюдалось юридическое равновесие. И слава Богу.
Пусть вместо нее мистера Монт-Виляра встряхнет как следует закон, и тогда он узнает, что такое пренебрегать «деревенскими пустяковыми разборками». Солнце, уже почти на линии горизонта, ярко светило в западные окна дома — кабинет Джона, отчего выцветшие шторы казались ярче обычного. И в этом безжалостном свете было особенно ясно видно, насколько больна его жена. Когда-то в этом доме все выглядело ярким, свежим и новым, как с иголочки. А теперь сам дом и вещи в нем потускнели, словно поникли. Эмма не могла заходить сюда просто так: надо было непременно помочь — постирать, прибраться, вытереть пыль. Марго больше не в силах была выполнять эту работу, а Джон, наверное, не знал, как это делается. Эмма провела всю вторую половину дня помогая соседям, а теперь пила с ними чай.
Только сейчас, за чаем, осмелилась она поднять вопрос о задавленном ягненке и компенсации за него.
— Негодяй, определенно негодяй, Эмма, — согласился с соседкой Джон. Он звал Эмму по имени едва ли не с первых минут ее рождения.
Джон почесал голову, поерзал на жестком стуле, и Эмма невольно скривила рот — она знала, к чему все эти приготовления. Джон собирался сказать что-то такое, что, он был уверен, ей, Эмме, которую он всегда любил как дочь, будет весьма неприятно выслушивать.
— Только пойми меня правильно, — начал Джон. — Я очень сочувствую тебе по поводу ягненка. Никто не мог бы посочувствовать тебе больше, дорогая. Но вот пугать судом Монт-Виляра — это ни в какие рамки не лезет! У тебя совсем логики нет, женщина. Теперь он будет нашим соседом. Это уже не говоря о том, что у него есть титул. Виконт! Виконты в глазах суда не могут быть негодяями. А этот виконт — новенький и в наших краях единственный. Говорят, он даже в палате лордов может занять место! — Очевидно, Джон говорил о том положительном политическом влиянии, которое может оказать виконт на местные дела. — И ты хочешь, чтобы его первый с нами контакт — а не было его лет тридцать — оказался таким? Ты не понимаешь, о чем толкуешь, девочка.
Его карета даже не остановилась, Джон. А потом он даже не захотел со мной видеться...
— Не так скоро. Ты ездила в Дунр? — Так местные жители произносили название замка, который располагался на холме над деревней.
— Была. И он даже не стал обещать мне, что мы позже встретимся. — Эмма брезгливо поморщилась и вынесла вердикт: — Мы, местные, для него слишком плохи, видишь ли.
— Напиши ему.
— Написать ему! — Эмма рассмеялась. Прекрасное предложение: написать виконту, у которого и за неделю не сыщется времени, чтобы прочесть ее письмо. «Уважаемый господин. Вы убили моего ягненка. Пожалуйста, заплатите».
Джон пояснил свою мысль:
— У этих городских прямо страсть к разным бумагам. Сделай ему приятное — отправь письмо. Напиши ему о том, что случилось. Ты ведь умеешь. И будь почтительной. Твое письмо должно быть вежливым и кротким, уважительным по отношению к господину этих мест. — Джон покачал головой, с сомнением глядя на Эмму. Он знал ее слишком хорошо. — Ты чересчур сильно распаляешься, Эмма, когда тебя задевают. Будь почтительной, говорю тебе для твоего же блага.
Эмма вздохнула, приняв к сведению его слова, встала, взяла свою шляпу и большую груду одежды для штопки — это принесет ей всего лишь один шиллинг и три пенса. Для Джона и Марго Эмма работала почти даром, она сама установила для них такую цену, когда Марго стало трясти совсем сильно, так, что она больше не могла держать в руках иголку.
Уходя от соседей, Эмма чувствовала себя разочарованной, если не сказать преданной. Хотя почему так — она сказать не могла. Написать письмо — вполне разумное предложение. Виконт не правил собственной каретой и дверь сам не открывал, но уж в том, что он сам читал адресованные ему письма, Эмма была уверена. Письмо. Конечно, письмо! Вежливое письмо. Она сумеет себя обуздать. Джон прав. Не дело фермеру, а тем паче фермерше нападать на виконта. Нет, Эмма слишком долго жила на свете, чтобы не знать, куда может завести ее собственный несносный характер, стоит только дать себе волю.
Но, уже стоя у двери, Эмма поняла, что меланхолия ее была вызвана иными причинами. Одиночество. Если верно расшифровать слова Джона, то он всего лишь хотел сказать ей о том, что, если Эмма пойдет на конфликт с виконтом, никто из соседей ее не поддержит.
У себя за спиной Эмма услышала оклик.
— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой на телеге? Ханна может здесь побыть, пока она никому не понадобится.
Уже темнело. Эмма провела не самые лучшие сутки. Она кивнула, и Джон крикнул Марго, которая уже была в постели — впрочем, теперь она почти все время проводила в постели, — что скоро вернется.
Они ехали молча. Джон, которому было уже под семьдесят, до сих пор оставался живым и подвижным, как в молодости. Немного сутулый, немного морщинистый, но энергичный, как двадцатилетний парень. Эмме он нравился. Он был ее самым большим другом в деревне. Да и вообще — все, кто его знал, считали его своим другом.
Именно поэтому сердце ее еще больше упало, когда возле ворот Джон напомнил ей:
— Смотри, не теряй голову. Идет?
Однажды Эмма уже потеряла голову, как они говорят. Это случилось, когда родители захотели выдать ее замуж в возрасте тринадцати лет за сварливого Рэндалла Фица. Она просто взяла и удрала в Лондон и осталась там на четыре года. А когда вернулась, то была уже замужем за человеком, который нравился ей больше: за Закари Хотчкисом.
Эмма слегка кивнула, спрыгивая с телеги. Она не собиралась валять дурака. Она усвоила уроки. Хотя Зак не был вполне тем человеком, кого бы она хотела иметь в мужьях, теперь, когда его не стало, она скучала по нему и, наверное, по-своему любила. Просто Лондон — не то место, где девушка может жить сама по себе, вот и весь сказ. Она нуждалась в Заке, и он был в сто раз лучше, чем слюнявый тугодум — фермерский сынок, за которого ее хотели выдать. Зак был интересным человеком. С этим никто не стал бы спорить.
Уже на крыльце Эмма обернулась и помахала Джону.
— Ты хорошая девочка, Эмма Хотчкис, — окликнул ее Джон, — и все у тебя будет хорошо. Вот увидишь.
