— О да, радостно хихикая над своим трюком, сказала Эмма. В пустой библиотеке каждое слово было отчетливо слышно. — Тебе это к лицу. Если бы только хозяин дома был здесь, я бы вот что ему сделала. — Она шлепнула дядю Тео картой по уху.
Стюарт смотрел, как она разложила еще три карты веером, осторожно поместив их туда, где старина Тео прижимал кулак к углублению под кадыком. Дядя Тео превратился в подобие тюленя, жонглирующего картами — три карты у груди, одна на носу.
Эмма попробовала просунуть карту между его поджатыми губами, но карта там не хотела надолго задерживаться. Пока она пыталась все же зафиксировать карту у него во рту, поворачивая ее так и эдак, одеяло соскользнуло у нее с плеча. Волосы ее в свете лампы сияли, как чистое золото, и струились, как шелк. Неодобрительно пощелкав языком, Эмма подхватила одеяло, сползшее чуть ли не до колен, и водрузила его на место. «Фея, — подумал он. — Подруга эльфов». Необычная — это русское слово всплыло у него в памяти. Казалось, оно лучше всего подходило к этой женщине. Действительно, она была единственной в своем роде.
Одеяло снова соскользнуло: с одной стороны его было слишком много, с другой — слишком мало. Эмма осталась в рубашке. Шелк струился по телу, облегая то одну выпуклость, то другую, повинуясь каждому ее движению. Спереди рубашка имела украшение в виде заглаженных складок, но на ней эти складки выглядели совсем не так, как на нем, — они подрагивали при колыхании ее груди, подрагивали, когда Эмма смеялась, а смеялась она так легко и беззаботно, так заразительно, как никто из его знакомых женщин.
Стюарт почувствовал некоторое шевеление в области лона и опустил глаза вниз. Вдруг он ощутил, что наблюдать за ней — не такое уж невинное занятие. Она была в ночной рубашке. Надо бы дать о себе знать, дать понять, что хозяин дома здесь. Стюарт улыбнулся про себя. Он вспомнил ее «невинную» реплику, касающуюся хозяина дома, то есть его, Стюарта.
Тут она резко обернулась, и он поджал ногу. Она вдруг подняла голову и посмотрела вверх. Она шла прямо на него, и он решил, что теперь-то она его точно увидит, но она не заметила его, поскольку смотрела в другую сторону. Ее внимание привлекли книги, она задумчиво провела по корешкам кончиками пальцев. Потом пальцы ее стали выстукивать ритм, возле его стремянки она даже не замедлила шаг. Она прошла прямо под ним, между его ногами и стеной, и остановилась чуть подальше, вглядываясь в фотографию и пытаясь в темноте разобрать, что на ней изображено. Но так и не смогла и бросила это занятие.
Эмма обошла библиотеку кругом. Это помещение стало ее любимой комнатой в доме. Взгляд ее блуждал по книжным полкам. О, как много! Целой жизни не хватит, чтобы их прочитать. Книги были на разных языках, и не только с латинским алфавитом, но и написанные кириллицей и арабской вязью. Может быть, были и на санскрите. Небольшие томики, солидные тома, тоненькие, толстые — каких только не было. Повсюду книги, по всем четырем стенам. И фотографии в нишах между полками. Когда-то там висели портреты. Выцветшие пятна на стенах указывали на то, что они висели там долго, а сняли их недавно. Возле камина она наткнулась на достаточно хорошо освещенные фотографии. В отблесках пламени камина и свете настольной лампы они отливали серебром.
На этих фотографиях с поразительной ясностью и реалистичностью были запечатлены картины иных миров — пустыня, маленькая пальма, верблюды, люди в светлых свободных одеждах с чалмами на головах. Караван. На одной фотографии несколько арабов стояли перед длинной шеренгой верблюдов в полном походном снаряжении, с украшенными орнаментами седлами и сбруей. Мужчин было трое, но один из них выглядел знакомым — смуглое худое лицо с горящими черными глазами и густой бородой. Она решила, что лицо кажется знакомым, потому что она видела его изображение в книге или газете — какой-нибудь знаменитый араб, аравийский принц или халиф из Персии.
Эти фотографии она изучала каждый вечер. Стюарт постепенно заменял семейные портреты современными видами чужеземных стран. Ее как магнитом притягивали к себе эти снимки, словно они таили в себе загадку, которую ей хотелось разгадать. Сегодня вечером, как обычно, она постояла немного возле них, так и не решив шараду, и вернулась к столу, чтобы собрать с пола разбросанные карты, затем подошла к бюсту у окна.
Какая глупость. Сев за стол, она на этот раз очень внимательно пересчитала карты, собрала их вместе быстрыми и скупыми движениями, быстро перетасовала и за пару минут разложила пасьянс.
— Так-так, ты опять выиграла, Эмма, — равнодушно констатировала она.
— Вы шельмуете, — произнес низкий голос. Он засмеялся из темноты, словно из глубины колодца. Точно, сатанинский смех.
Эмма подпрыгнула так высоко, что ягодицы ее шлепнулись о сиденье по возвращении на место. Она задохнулась. Уж лучше бы то был Сатана, поскольку из темноты дальнего угла вдруг появился Стюарт Эйсгарт, словно призрак, вызванный к жизни ее собственными мыслями. Он и впрямь походил на персидского халифа в своем восточном халате темно-вишневого цвета и шлепанцах. Эмма прижала ладонь к горлу. Сердце выбивало частую дробь.
— Вы меня напугали, — выдавила она. — Как... Он поднял палец вверх.
— Я искал книгу.
Видя, что она все еще не понимает, он улыбнулся.
— Я был на верхней ступеньке стремянки, когда ты вошла. — Он рассмеялся. — Ты прошла прямо подо мной. Я не мог удержаться. У тебя был такой плутоватый вид... Ну ладно, ты так здорово смотришься в моей ночной рубашке. Я не мог отказать себе в удовольствии посмотреть, что тебе здесь понадобилось. — Он засмеялся громче, кивнув в сторону окна. — Хитрый трюк. Очень интересно придумано. А ты всегда хитришь, когда раскладываешь солитер?
— Нет, — начала было она, но, закатив глаза, призналась: — Да, иногда. — Затем решила сделать полное чисто сердечное признание: — Последнее время постоянно.
Он вышел на свет. Свободный халат его был сшит из двусторонней ткани, темно-вишневой с одной стороны и оттенком посветлее — с изнанки. С виду он казался теплым. Под халатом на нем была надета ночная рубашка, примерно такая же, как та, что была на ней, но только у него она не волочилась по полу.
— Какой смысл раскладывать пасьянс, если не можешь сделать так, чтобы он сошелся? — спросила она и зевнула.
— С серьезным видом она собрала карты и положила их, откуда взяла, — в ящик стола. Она готовилась уходить. Больше из вежливости, чем из любопытства, она спросила:
— А вы что тут делаете? Почему не спите?
Он ответил, подняв руку с маленьким в красном кожаном переплете томиком. Поскольку ни он, ни она ничего не могли придумать для продолжения беседы, он пояснил:
— Руми. Поэт. Приверженец суфизма.
— Что такое суфизм?
Вместо того чтобы объяснять, он пролистал книгу и сказал:
— Вот слушай.
О, ты, что растворяет сахар, раствори и меня, Если пришло мое время. Но только сделай это нежно, Прикосновением руки или лаской взгляда. Я предвкушаю встречу с тобой каждое утро, Каждый рассвет, вспоминая тот рассвет, когда это случилось раньше. Или сделай это быстро, как вспышка молнии, как взлет топора палача.
