— В его дневнике много говорится о его друзьях вакуа. Так, словно они одни из нас, Николь. Это не так — они примитивные и грязные. Знаешь, он сам выпачкался в золе, чтобы быть похожим на них. Нагой и в золе! Он охотился с ними, изучал их обычаи, вел себя так, словно был одним из них.
Он издал носом звук, похожий на хрюканье.
— Джеймс защищает их. Честно. Защищает этих чернокожих ублюдков — от кого, я спрашиваю? От английских джентльменов, ученых и миссионеров? Совсем наоборот, я думаю. Мы нуждаемся в защите. Большинство из них — каннибалы, знаешь ли. Как только взглянут, так и съедят. Я читал это в его журнале.
Филипп мгновение смотрел на Николь, ожидая, что она выразит свое согласие с ним, но она хранила молчание. Тогда он сел, его лицо приняло грубовато-простодушное выражение. Он будто хотел сказать: «Да пропадите вы пропадом, если не согласны со мной!»
— Добавь к этому тот факт, что он присвоил себе деньги Библейского фонда, — добавил он угрожающим тоном.
Глаза Николь сверкнули. Она не могла больше вежливо слушать:
— Подожди...
— Бесполезно защищать его. Он это сделал. Твой безукоризненный молодой рыцарь присвоил двадцать восемь фунтов стерлингов. В довершение всего он еще и мелкий мошенник.
Двадцать восемь фунтов стерлингов — это больше, чем многие англичане получали за год работы. Хотя для Филиппа эта сумма была очень мала. Николь сидела с открытым ртом, ни один звук не вырвался у нее. Она просто онемела.
Филипп наклонился к ней через стол, пытаясь доказать, что он еще имеет на нее права.
— Николь, он выработал свою собственную точку зрения, свою позицию. Я не могу позволить ему этого. Если я не поставлю его на место, то он сделает это по отношению ко мне. — Филипп выпятил нижнюю губу и нахмурился, словно ища понимания. — Знаешь, его возвращение для меня не совсем желанно.
— Что ты имеешь в виду?
— Понимаешь... — начал он, но вдруг остановился, не зная, что сказать. — Я уже начал осуществлять кое-что в определенном направлении, но он вернулся, и мне пришлось достаточно быстро и основательно все изменить.
— Филипп, ты пытаешься выяснить, виновен ли он в воровстве. Ты предупреждаешь меня?
Он снова сел, замахал рукой, чтобы развеять ее страх.
— Смотри, я собираюсь найти некоторого рода оправдание его поступку в отношении Библейского фонда. Это жалкие гроши. Но я хочу убрать его со своего пути на время. Азерс предъявит обвинение Джеймсу в преступлении: смерти его друзей — предполагаемые события, как сказал Джеймс. Журнал Джеймса — обвинительный документ. Он перенял обычаи и образ жизни туземцев, он изменил свои симпатии. Он готовил яды. Наши люди умерли. Он хотел добиться признания и славы, привезя домой огромное количество золота, которое досталось ему от убитых друзей... Золото он может вернуть. Вот так. Вот и все. Предательство и трагедия. Жадность и слава.
— Все это невероятно, Филипп. Я не верю, что в журнале Джеймса есть такие вещи.
— Но это так, — улыбнулся он.
Их давняя игра: она всегда была завзятой спорщицей, поэтому у Филиппа была возможность продемонстрировать свой ум. Он снова наклонился к ней и заговорил доверительно, вполголоса:
— Через полтора года Джеймс перестал датировать свои записи. Он потерял счет дням и годам, он просто вел записи. Это будет совсем просто — втиснуть эти недатированные страницы следом за датированными. Это очень забавно на самом деле, какое расхождение вызывает простая замена порядка событий.
Николь попыталась улыбнуться, но не сумела. Она сидела как громом пораженная.
Возможно, видя ее удивление, Филипп сказал рассудительно:
— Николь, мой план не раздавит его, а только чуть-чуть подрежет его потрепанные крылышки. Я не думаю, что обвинение в убийстве долго продержится. Кто сможет что-либо доказать? Джеймс был там один. Это обвинение будет, конечно же, носить сомнительный характер, хотя и станет досаждать ему довольно долго, а я тем временем смогу получить одобрение на экспедицию и застолбить свое золото.
Николь стало страшно. Филипп никогда не казался ей таким... корыстным. У него всегда были деньги. Она не находила никакого смысла в том, что он говорил.
Он собирался продолжить свой рассказ, но увидел кого-то в дверях и замолчал.
Прямо за своей спиной она услышала голос Дэвида:
— Так мы идем?
— Идем. — Филипп отодвинул стул, посмотрел через стол на Николь. — Рад видеть тебя снова, моя дорогая. Определенно нам надо будет как-нибудь пообедать вместе. Когда будешь свободна, дай мне знать. Я поведу тебя в такое красивое местечко, можно даже сказать, шикарное, которое вполне тебя устроит.
Она хотела отказаться, но не сделала этого. Николь посмотрела на бывшего покровителя и. друга Джеймса, на человека, который почему-то засучил рукава для того, чтобы погубить его. Он задумал что-то опасное и непорядочное из-за неожиданной и необъяснимой жажды денег.
От ее молчания лицо Филиппа стало медленно расплываться в вялой улыбке.
— Значит, когда-нибудь обед?
Она ничего не ответила, но не отрываясь смотрела на Филиппа. У нее не хватило мужества, чтобы отказать ему. Дэвид подошел поближе и поцеловал ее в щеку.
— Мы на Феннерс. Увидимся позже.
Николь рассеянно ответила ему что-то вроде: «Да, дорогой. Будь осторожен. Увидимся позже», — но мыслями она была далеко, всеми силами стараясь представить себе, что же ей делать в этой ситуации.
Первое, о чем она подумала, так это о том, что они с Джеймсом не должны больше встречаться здесь. Это место находилось недостаточно далеко от Кембриджа. К счастью, сегодня Джеймс немного опаздывал. Хотя Филипп с Дэвидом должны были встретить его по пути.
Не прошло и пяти минут, как он появился. Николь подошла к входной двери, едва завидев Джеймса. Он привязал поводья, выпрыгнул из экипажа, улыбнулся и двинулся ей навстречу через внутренний двор.
Джеймс сгреб ее в охапку, приподнял и прижал к себе. Он чувствовал себя сильным, крепким; а она в его руках ощущала себя желаннейшей из женщин.
— Мы готовы поехать смотреть коттеджи? Я знаю два, которые ждут владельцев, оба в десяти милях отсюда.
— Мой агент по недвижимости в Лондоне ответил на мою телеграмму, которую я послала, — сказала она. — Если это не один из тех двух, что знаешь ты, то у нас — три адреса.
Смеясь, он начал подсаживать ее в свой экипаж, но вдруг крепко обнял и принялся целовать. У нее закружилась голова.
— Боже милостивый, Николь, — проговорил он между поцелуями, — это были самые длинные два дня в моей жизни. Я так скучал по тебе.
Он посадил ее в экипаж. Сильный, умный Джеймс. Замечательный парень, подумала она. Умелый любовник. Он жил без нее годы. Филипп рядом с ним выглядел каким-то нереальным. Джеймс — это было заметно — был на голову выше Филиппа. Она могла не беспокоиться о Джеймсе. Николь сидела, откинувшись, в экипаже, и Джеймс сидел рядом с ней. Она прикоснулась ладонями к его непокрытой голове, привлекла к себе и звонко поцеловала в губы.
