Орали арагонцы – несколько лет назад они потеряли под Мюрэ своего короля и рвались отомстить за это Симону.
Вопили наваррцы.
Ликовали тулузцы.
Смеялись братья Петрониллы – оба потные, окровавленные, в пыли и копоти.
А на баржах молчали, онемев от ужаса.
На несколько мгновений мир остался без Симона де Монфора, и вдруг стало ясно, как много места занимал этот человек.
Затем почти все на последней барже разом кинулись к тому борту, где сгинул Симон. Баржа опасно накренилась. С проклятиями корабельщики принялись отгонять рыцарей, чтобы те не опрокинули судно. Наконец у борта остались всего несколько человек и среди них – тот злющий копейщик, который у Базьежа не побоялся обвинить Симона в трусости.
Сейчас он свесился за борт, высматривая что-то в воде. Ему показалось…
Корабельщики налегли на шесты.
Солдат поднял голову и заорал на провансальском наречии:
– Мать вашу, стойте!..
– Нас тут перестреляют! – крикнули ему в ответ. – Утопят вместе с твоим Монфором!
И снова оттолкнулись шестами. Баржа шевельнулась и пошла.
Солдат вскочил, сбив корабельщика с ног, и выхватил у него багор. Замахнулся на лежащего, чтоб не помешал, и опять навис над бортом.
Что-то темное медленно копошилось в глубине. Солдат подцепил багром и…
Темное пошло наверх удивительно легко. Всплеск – и показалось запрокинутое лицо с раскрытыми глазами, по которым текла вода.
Солдат бросил багор под ноги и подхватил Симона за подмышки. Полуобернувшись, крикнул:
– Да помогите же!..
Едва Симон поднялся из воды, как тотчас же стал очень тяжелым. Его с трудом втащили на баржу и брякнули.
Симону удалось высвободиться из стремян. Конь пошел ко дну, увлекаемый доспехом.
Несколько стрел вонзились в борт баржи.
– Берегите корабельщиков! – закричал кто-то из франков. – Отходите же! Отходите!..
Баржа вышла на стремнину.
Солдат ловко разрезал ножом ремни на симоновом доспехе, содрал и отбросил кирасу, перевернул графа вниз лицом и выдавил из него воду.
Симон ожил: начал кашлять и плеваться. Солдат засмеялся, упираясь локтями в широкую графскую спину. Симон выругался и велел отпустить.
Солдат снял локти, помог Симону сесть. Симон обтер лицо ладонями и тут только увидел, кто вытащил его из воды.
– Чума на тебя, дерзец, – сказал граф Монфор. – Как тебя зовут?
– Альом из Фанжу.
Симон глядел на этого Альома, усмехаясь, и лязгал зубами от холода. Потом сказал:
– Что стоишь? Сними с меня кольчугу.
Баржа ткнулась в берег. К ней уже бежал симонов брат Гюи. Симон трясся, не в силах унять дрожь, в одной рубахе, насквозь мокрой.
– А, брат, – молвил он, завидев Гюи, – скучали вы без меня?
И потянул рубаху через голову, представ перед воинством совершенно голым.
У кого-то, как это обыкновенно водится, сыскалась фляга с вином. Вынырнув из рубахи, Симон выпил, обтер губы и после этого позволил брату закутать себя в теплый плащ.
Альом из Фанжу поглядывал на него издалека. Но Симон еще не успел его забыть – подозвал, кивнув через плечо.
– Останься со мной, – велел он. И добавил с непонятной ухмылкой: – А то мне без тебя страшно.
* * *
И снова Симон в Нарбоннском замке и с ним его бароны и его родичи, все злые. Симон, после падения в октябрьскую Гаронну осипший, кашляет через слово, он грозит и обещает.
Новости неутешительны.
– Граф Фуа стал таким храбрым, потому что получил большое подкрепление.
– От кого? – хрипит Симон.
– Пришел Рыжий Кочет и с ним бешеные наваррцы. Без них ни Рожьер, ни молодой Фуа не посмели бы напасть на Сен-Сиприен.
– Клятвопреступники, – с отвращением говорит Симон визгливым шепотом.
– Бог покарает их, – спокойно и уверенно отзывается епископ Фалькон. – Кардинал Бертран разослал свои письма и готовит церковное отлучение Тулузы. Никому не под силу бороться с Господом, хотя, по человечьим меркам, возмездие может запоздать.
У Симона жар, он с трудом сидит на неудобном кресле без спинки. Но – сидит. И так же прямо, как всегда.
Он смотрит в окно, на дерзкую Тулузу, словно умытую ясным осенним ветром, и клянется сиплым голосом, то и дело срываясь на рычащий хрип:
– Через пять дней я встану на ноги, и мы попробуем еще раз.
Он заходится кашлем и запивает свою слабость вином. И добавляет, почти совсем неслышно:
– Не может быть, чтобы счастье оставило меня навсегда.
* * *
Не теряя времени, Тулуза продолжала наращивать стены, укреплять земляные валы деревянной обшивкой и палисадом. Рвы перед валами становились все глубже. Кое-где натыкали заостренных кольев. Работали под прикрытием катапульт, смеясь над бессилием франков помешать.
Перед воротами Монтолье за то короткое время, что Симон был болен, воздвигли дополнительный земляной вал и назвали его, как и в Бокере, Редорт. То ли по лености сочинять новое имя, то ли в намек и напоминание. Под защитой этого Редорта заделывали бреши у самих ворот.
В те же дни выкатили большую катапульту к другим воротам – Саленским. Начали обстреливать Нарбоннский замок.
Поначалу, казалось, ничего страшного, мушиные укусы. Но вот со стороны римской башни, где были самые старые стены, вдруг осыпалось несколько камней.
* * *
Холодным рассветом – октябрь уже заканчивался – Симон неожиданно напал на Саленские ворота. С ним был небольшой отряд. Франки успели поджечь катапульту и перебить прислугу.
В Саленских воротах начался бой.
Горожане, хорошо обученные Рожьером, встретили конницу длинными кольями. С деревянной башни, выстроенной слева от ворот, полетели стрелы. Рядом с Симоном охнул и упал Альом из Фанжу – недолго прослужил своему графу. Симон едва заметил это, прорубаясь в город.
Настоящий удар по Тулузе был нацелен в другом месте – у ворот Монтолье. Эту атаку возглавлял брат Симона и с ним Амори де Монфор.
Пока тулузцы отражали старого льва, молодой смял Редорт и погнал горожан к стенам. Убегая, те падали в глубокие рвы, напарывались на колья, стерегущие франков, тонули в холодной воде.
Амори первым ворвался в Тулузу. Младший отцов брат остался прикрывать ему спину.
Захватить Тулузу, Господи!.. Сказать: вот вам Тулуза, отец!..
С криком Амори гнал горожан по улицам. Симон дал ему две сотни конников, и сейчас они, будто косари в страду, снимали в городе обильную жатву.
